Кларк Смит: Аверуан [сборник litres]

Утро застало его рядом с маленьким ручьем. Замерзший Кванга лежал вниз лицом в окружении почерневших маков. Казалось цветы примяли ноги какого-то гигантского ледяного демона. Ближайшее озерцо, образованное неторопливым ручейком покрывал тонкий слой льда, на котором, как капли замерзшей крови, лежали рубины Хаалора. В свое время огромный ледник, движущийся медленно и непреодолимо к югу, вновь заберет свою добычу…

– Подай, подай мне монетку, о, великодушный и щедрый покровитель бедняков, – воскликнул нищий.

Резкий и жуткий голос попрошайки, напоминающий жужжание цикады, прервал размышления Авузула Вутоквана, самого богатого и жадного ростовщика не только во всем Комморионе, но и во всей Гиперборее. Он шел к дому и думал о великолепном блеске благородных металлов, монет, слитков, золотых и серебряных изделий, представляя, как прекрасно блестят и сияют разноцветные драгоценные камни, которые ручьями, полноводными реками и водопадами стекают к нему в сундуки. И вот неожиданно из-за этого крикливого голоса, молившего о милостыне, видение исчезло. Авузул Вутокван пренебрежительно взглянул на просителя.

– У меня ничего нет для тебя, – его голос прозвучал так, будто скрипнул закрывающийся засов.

– Только два пазура, о, милосердный, и я предскажу тебе будущее.

Авузул Вутокван снова измерил взглядом нищего. За все время своих странствий по Коммориону он ни разу не встречал такого странного попрошайки. Человек выглядел нелепо, он казался слишком старым. Его сильно испещренная глубокими морщинами кожа, коричневая, как у мумии, походила на огромную паутину, сплетенную гигантским пауком, обитающим в джунглях. Лохмотья старика смотрелись еще более неправдоподобно, и в них терялась свисающая до земли борода, седая, как мох первобытного можжевельника.

– Мне не нужно твое предсказание.

– Тогда один пазур.

– Нет.

В глазах нищего появился недобрый огонек, который зловеще вспыхнул во впалых глазницах, напоминая головы двух ядовитых маленьких гадюк, выглядывающих из своих нор.

– Тогда, о, Авузул Вутокван, я поведаю тебе твою судьбу даром, – прошипел он. – Слушай же! Безбожная и безмерная любовь, которую ты питаешь ко всему бренному, и страсть к драгоценностям приведут тебя к удивительным поискам, а что произойдет потом – неведомо ни звездам, ни солнцу. Скрытые земные богатства заманят тебя в ловушку, из которой не будет выхода, и сама земля, в конце концов, поглотит тебя.

– Убирайся вон, – буркнул Авузул Вутокван. – Предсказание твое началось слишком туманно, зато закончилось совершенно банально. Я не собираюсь выслушивать предсказание нищего о том, что суждено всем смертным.

С тех пор прошло много времени. Наступил год, известный в доледниковый период, как год Черного Тигра.

Авузул Вутокван сидел в комнате, расположенной на нижнем этаже своего дома, служившей ему рабочим кабинетом. Помещение освещали последние золотые лучи красноватого заката, косо падавшие сквозь хрустальное стекло окна. Отблески солнца, попадая на инкрустированные драгоценностями лампы, свешивавшиеся на медных цепях, извивались на полу разноцветными лентами, переливающимися радужными искрами. Серебристые извилистые нити отраженного света попадали на стены и преображали темные гобелены, вдыхая в них новую, яркую жизнь. Авузул Вутокван, отстранившись от мерцающего заката, расположился, сидя в кресле, в темно-коричневом сумраке, и пристально рассматривал посетителя – серьезно, но в то же время с иронией. Смуглое лицо и темную накидку незнакомца великолепно золотили лучи умирающего солнца.

Стоявший перед ним человек был чужестранцем. Авузул Вутокван предположил, что он – либо странствующий купец из отдаленного королевства, либо представитель более сомнительной профессии. Узкие и раскосые, зеленые, как бериллы, глаза незнакомца, его борода, отливающая голубым цветом, и грубоватый покрой темной одежды подтверждали, что он не являлся жителем Коммориона.

– Триста диалов – большая сумма, – произнес ростовщик задумчиво. – Кроме того, я не знаю тебя. У тебя есть какие-нибудь гарантии?

Посетитель достал из-за пазухи маленький мешочек из тигровой шкуры, перевязанный жилой животного, открыл его ловким движением и высыпал содержимое на стол перед ростовщиком. Из мешочка выкатились два необработанных, но огромных и безупречно чистых изумруда. В косых лучах заката они вспыхнули ледяными зелеными искрами. В глазах хозяина загорелся огонь алчности, но он произнес холодно и безразлично: