Кларк Смит - Бог астероида [сборник litres]

– Звучит весьма интересно, – согласился Балкот. – Однако сам я никогда не принимал больших доз наркотических веществ, хотя один или два раза в романтические дни своей молодости экспериментировал с индийской коноплей. Я также читал Готье и, кажется, Бодлера. В любом случае, я считаю, что результат был довольно неутешительным.

– Полагаю, что именно из-за малых доз ваш организм не получил достаточного количества наркотика, чтобы что-то ощутить, – высказал свое мнение Маннерс. – Поэтому и эффекты видений оказались столь незначительными. Но плутоний совсем не таков – вы можете получить максимальный результат уже с первой дозы. Думаю, Балкот, вам это будет очень интересно, так как вы по профессии скульптор – и вы можете увидеть какие-то необычные пластические картины, которые не так-то просто передать в терминах евклидовых плоскостей и углов. Я с удовольствием дам вам щепотку прямо сейчас, если вы захотите провести эксперимент.

– О, вы очень щедры, если это вещество в самом деле столь редкое! – воскликнул Балкот.

– Я вовсе не настолько щедр, – возразил Маннерс. – В течение многих лет я собирался написать монографию о внеземных наркотиках, и вы могли бы предоставить мне некоторые ценные данные. С вашим типом интеллекта и высокоразвитым художественным чувством, виде́ния, вызванные плутонием, должны быть необычайно ясными и выразительными. Всё, что я прошу от вас – описать мне в подробностях то, что будет с вами происходить.

– Хорошо, – согласился Балкот. – Я попытаюсь.

Скульптора влекло любопытство, его воображение разыгралось после рассказа Маннерса об этом замечательном наркотике.

Доктор вытащил маленький старинный бокал и наполнил его почти до краёв какой-то золотисто-красной жидкостью. Вытащив пробку из пузырька с плутонием, он добавил в жидкость маленькую щепотку мелкого белого порошка, которая мгновенно растворилась без единого пузырька.

– Жидкость – это вино из сладкого марсианского клубня, известного под названием оввра, – объяснил доктор. – Оно лёгкое и безвредное, и смягчает горький вкус плутония. Быстро выпейте его и откиньтесь на спинку кресла.

Балкот заколебался, рассматривая золотисто-красную жидкость.

– Вы уверены, что воздействие закончится так быстро, как вы говорите? – спросил он. – Сейчас пятнадцать минут десятого, и мне нужно будет уйти около десяти часов, так как у меня назначена встреча с одним из моих покровителей в клубе Бельведер. Меня ждет миллиардер Клод Вишхэвен, который хочет, чтобы я создал барельеф из искусственного нефрита и неояшмы для зала в его загородном особняке. Он хочет от меня что-то действительно выдающееся и футуристическое. Мы обсуждали это с ним до ночи, решали какие нужны узоры и тому подобное.

– Плутоний отнимет у вас сорок пять минут, – уверил доктор, – но уже через полчаса большая часть вашего мозга и органов чувств снова будут в полном порядке. Я никогда не слышал, чтобы воздействие длилось дольше. У вас будет пятнадцать минут, в течение которых вы расскажете мне о своих ощущениях.

Балкот одним глотком осушил старинный бокал и откинулся назад, глубоко погрузившись в мягкие пневматические подушки кресла, как указал ему Маннерс. У него появилось чувство, что он легко падает в бесконечную мглу, которая с необъяснимой быстротой заполнила комнату. Сквозь мглу, укрывшую его сознание, скульптор смутно ощутил, что Маннерс забрал пустой бокал из его расслабленных пальцев. Он видел далеко над собой лицо доктора, маленькое и размытое, будто тот смотрел на него с какого-то потрясающего дальнего ракурса, точно с горной вершины, а простые движения Маннерса, казалось, происходили в каком-то в другом мире.

Балкот продолжал падать и плыть сквозь вечную мглу, в которой все вещи растворялись, словно в первичных туманностях хаоса. Спустя неизмеримый промежуток времени мгла, которая сначала была бесформенной, серой и бесцветной, начала плавно переливаться подобно радуге. В каждый последующий момент времени цвета? менялись, не повторяясь, и чувство мягкого падения обернулось головокружительным вращением, как будто Балкот был захвачен постоянно ускоряющейся воронкой вихря.

Одновременно с движением в этом водовороте призматического сверкания Балкоту казалось, что его чувства подвергаются неописуемым изменениям. Цвета водоворота незаметно для глаз непрерывно изменяли оттенки и, наконец, стали распознаваться как твёрдые формы. Подобно акту творения, они возникали из бесконечного хаоса, и занимали свои места в столь же безграничной перспективе. Ощущение движения по сужающейся спирали превратилось в абсолютную неподвижность. Балкот больше не осознавал себя живым органическим телом. Он был абстрактным глазом, нематериальным центром визуальной осознанности, одиноко висящей в космосе, и этот наблюдающий глаз всё ещё пребывал в тесных отношениях с застывшей перспективой, в которую он всматривался из своей неописуемой позиции.