Вячеслав Романцев - Псы Господа

— Что? — Светлов взглянул на тарелку и вскочил. Золотистая горка печенья шевельнулась, и мерзкое рыжее насекомое выползло из-под нее. За ним еще одно. Светлов почувствовал дурноту.

— Спокойно! — Борис Евгеньевич схватил Александра за руку. — Это шутка.

Тараканы бесследно исчезли. Печенье, покрытое сахарными крупинками, все так же лежало на тарелке.

— Извините, Александр, но иначе вы бы не поверили мне на слово. Я же хочу, чтобы вы восприняли моё предложение серьезно. Внушить человеку что-либо не так уж и сложно, вы сами видели, верно? А небольшая демонстрация существенно экономит время.

Светлов молчал.

— Давайте прервем наш разговор на сегодня. Подумайте над моими словами, хорошо?

Он раздумывал несколько часов — сидя в одиночестве в кафе, и потом, бесцельно бродя по ночным улицам.

Вернее, считал, что раздумывает и сомневается… На самом деле в этом вопросе подумали за него. И приняли решение. Впрочем, Александр никогда не жалел, что в конце концов снова позвонил Борису Евгеньевичу. Ибо со своим не контролируемым и стихийно развивающимся даром он, Светлов, рано или поздно оказался бы Конторе. Но могло получиться, что в качестве клиента…

Светлов поверил сразу. Его собеседник попросту расставил точки над i, назвал вещи своими именами. Наверное, Борис Евгеньевич еще не успел выйти из кафе, когда Светлов понял, что одна его жизнь закончилась и началась другая.

Оставался один вопрос — настоящая ли у него была жизнь до того? Он считал себя ловким, опытным профессионалом, способным решать проблемы. Умел хорошо убеждать и клиентов, и чиновников-бюрократов. За что Сашу весьма ценили в фирме… Ценили — и вполне достойно оплачивали. Оклад семьсот долларов, плюс немаленький процент с заплаченных «его» клиентами денег — не так уж плохо для недавнего выпускника юрфака, не имевшего никаких связей на выбранном поприще.

Но встает вопрос: а чего вы, Светлов Александр Антонович, стоите без… Он запнулся мысленно на этой фразе. И действительно — как это назвать? Внушение? Экстрасенсорика? Слово «гипноз» по-прежнему казалось неприменимым…

Какая разница…

Юрфак… А смог бы ты, Саша Светлов, поступить туда столь легко — без блата, без взяток? К тому же изрядно подзабыв школьные знания за время службы в армии?

Да и два армейских года, пролетевшие так быстро и спокойно, без намека на какую-либо дедовщину… Он всего лишь сказал, что умеет рисовать и будет очень хорошо, если ему поручат именно это занятие, — и большая часть службы прошла в комнатенке при штабе, заваленной наглядной агитацией, даже его раскладушка помещалась там с трудом…

Внезапно всплыло в памяти то, что он старался вспоминать как можно реже, что хотел бы позабыть навсегда.

Татьяна…

Десятый класс, семнадцать лет, она — первая красавица школы, а он… В общем, до смешного банальная история: ночью Сашку терзали не то мечты, не то видения — яркие, обжигающие. А днем он робел и мялся, и не знал, как подойти к ее компании — к уверенным, хорошо упакованным, и хуже того — к снисходительно-дружелюбным…

Но закончилась банальная история необычно. Новогодний школьный бал, усыпанный конфетти пол. Он и она двигались в медленном, тягучем танце — пригласил, набрался смелости, она снисходительно согласилась, позади кто-то хихикнул…

— Я люблю тебя, — сказал он тихо, чтобы могла слышать лишь она.

Она чуть отстранилась, но все равно была рядом. Глаза смотрели в глаза.

— И ты тоже любишь меня, я знаю, — сказал он твердо. — Поверь мне, любишь. И мы должны быть вместе.

Мать работала в ночную смену, Маришка по такому поводу куда-то умотала до утра (якобы провести с подругой ночь за конспектами, сессия, дескать, в разгаре) — они были в квартире одни. Татьяна одевалась, собирая по комнате разбросанное нижнее белье — напряженная, скованная, молчащая, избегающая смотреть на него… Он сидел на краю измятой постели и хотел ей что-то сказать… Но сказать, глядя в глаза, и всё никак не мог встретиться взглядом, а потом встретился-таки…

Ее взгляд, обжегший, как выплеснутая в лицо кислота, он не мог забыть до сих пор. Но она так ничего и не сказала Сашке. За все последовавшие месяцы совместной учебы… Ни слова.

Не всё, далеко не всё он может внушить…

Но разве он делал это корыстно? Сознательно во вред другим? Или хотя бы специально?

Нет, никогда.

Он на самом деле хорошо учился, хорошо рисовал, хорошо работал. И любил Татьяну…