Андрей Дашков - Малютка Эдгар

Красный Костюм змеиным движением схватил Малютку за воротник куртки и притянул к себе. Затем запечатлел у него на лбу краткий поцелуй, имевший долгие последствия. Эдди едва не лишился сознания. Сам по себе поцелуй в лоб не был для него чем-то необычным. Так его частенько целовала мама, когда укладывала спать, да и папу иногда прошибала нежность и он прикладывался к сыновьему лобику. Но тут было нечто совсем другое. После прикосновения горячих влажных губ Эдди почувствовал, будто в голову ему проникло нечто скользкое и червеобразное (примерно так он представлял себе компьютерные вирусы), растеклось внутри мутным желе, в котором утонули обрывки мыслей. Эта странная субстанция, состоящая вроде бы из ничего, вдруг сделалась, по его ощущениям, чуть ли не твердой и разделила голову на две половины, левую и правую.

Человек в красном еще плотнее притянул Эдди к себе, но на этот раз не целовал, а зашептал в правое ухо:

— Теперь старая сволочь сидит отдельно. Осторожно, злая собака.

При слове «собака» в пустом сознании Малютки зашевелилось что-то связанное с опасностью, которой можно избежать, если кое-куда не соваться. Недавно нечто подобное (правда, при не столь странных и болезненных обстоятельствах) Эдди открыл для себя в отношении штуковины, называемой электричеством, которая пряталась в розетках и расползалась по проводам. Штуковина делала кое-что полезное, проникая в бытовую технику, но могла быть смертельно опасной, если судить по мерам предосторожности, строго соблюдаемым мамой и папой.

Красный Костюм уловил эту слабую судорогу понимания.

— Правильно, — продолжал он шепотом. — Запомни две команды: «Голос» и «Место».

После этого он переместил свое лицо к левой стороне Малюткиной головы — перед глазами Эдди проплыла парализующая улыбка — и зашептал в его левое ухо. Как ни странно, на этот раз Малютка не услышал ни слова. Впору решить было, что он оглох на одно ухо, однако спустя несколько секунд, когда человек в красном с некоторой брезгливостью отодвинул его от себя, он осознал, что по-прежнему прекрасно слышит обоими ушами. В голове у него прояснилось, «перегородка» исчезла, вернулась память.

Он заподозрил, что шепоток в левое ухо предназначался не ему, а исключительно дяде. Будь Эдди постарше, он, возможно, изошел бы холодным потом от страха, гадая, какие команды нашептаны для него. Однако малый возраст по-прежнему хранил его от лишней нервотрепки и неприятностей, которые взрослые по большей части создают себе сами.

Между тем человек в красном — по всей видимости, неистощимый выдумщик, жадный до всего «интересного» (а чем еще заняться, когда сидишь посреди пустыни и впереди у тебя бесконечная ночь?), — уже тасовал невесть откуда взявшуюся колоду. Сунул ее Малютке под нос и сказал:

— Сдвинь.

Эдди, которому приходилось иногда наблюдать за тем, как папа играет в преферанс со своими приятелями, был в курсе ритуала. Он ткнул пальцем примерно в середину колоды, после чего Красный Костюм вытащил верхнюю карту из нижней части и показал ее Малютке. Тот был неплохо знаком с папиными колодами. Даже с той, которой «френды» играли в отсутствие мамы. Однажды Эдди подглядел, куда папа ее прячет, и добрался таки до нее при первом удобном случае. «Тайная» колода его разочаровала. Он ожидал чего-то большего, чем голые женщины.

Но теперь он видел нечто другое, хотя на картинке тоже присутствовали женщины. Или женщина — он не мог разобраться в таком простом вопросе. Во-первых, это была фотография. Лицо и тело состояло из двух половин, но соединенных не по горизонтали, а по вертикали, без четкой границы. Правая половина принадлежала очень худой и страшной, как мумия, старухе; левая — молодой красивой женщине с отсутствующим взглядом опушенного длинными ресницами глаза.

Это лицо, будто подвергшееся пластической операции в фотошопной лавочке, вызвало у Малютки внутреннее содрогание, потому что тотчас напомнило ему недавний фокус с его собственной головой, когда он не услышал шепота левым ухом. Невольное сравнение было настолько убедительным, что он даже потрогал свое лицо, проверяя, осталось ли оно более-менее симметричным. И осознал, что уже целую минуту или две не слышит дядиного «голоса».

То, что Красный Костюм его не обманул ( «Теперь старая сволочь сидит отдельно» ) было хорошей новостью. Плохая новость заключалась в следующем: без Эдгара Малютка снова почувствовал себя дождевым червяком среди чудовищ в человеческом облике, который на поверку оказывался не таким уж человеческим, — чтобы усомниться, хватило бы одной фотографии девушки-старухи, правая часть которой обнажала то, что скрывала левая. Или наоборот? Эдди запутался в собственных полумыслях-полустрахах. Среди них закралась одна, вроде бы простая: позвать на помощь дядю (команда «Голос!», разве не так?), но он еще слишком хорошо помнил «проклятого недоноска». А самое главное, на него смотрел Красный Костюм, ухмылка которого гипнотизировала, лишала воли и даже веры, что остатки этой воли еще можно обнаружить, если сильно постараться.