Андрей Дашков - Малютка Эдгар

— Не знаю. И не очень хотел бы узнать.

«Старый друг» рассматривал ребенка с таким видом, словно кто-то пытался всучить ему шелудивого пса.

— Чья работа?

— Меняла из Акко, будь он проклят вовеки веков!

— Не возражаю, — сказал «друг» и ухмыльнулся. — Но работа хорошая. Костюмчик не жмет?

— Еще как жмет, — мрачно ответил дядя. — Извини, я без подарка. Кто бы мог подумать, что проклятая птичка снова вытащит Хармэ…

— А тебя подарком не назовешь, — перебил «друг». — «Кто бы мог подумать, что проклятая птичка…» — продолжал он, передразнивая дядю и словно размышляя. — Все так говорят. Как будто любой другой вариант более предсказуем. Или как будто они заслуживают предсказанной судьбы… Где пропадал?

— Тебе лучше не знать.

— Обычно я сам решаю, что для меня лучше. И, как видишь, пока неплохо справляюсь. Особенно по сравнению с тобой.

— Безусловно. Я всего лишь беспокоился о твоем душевном равновесии.

— Вот и не выводи меня из себя. Хватит болтать. Зачем пришел?

— Думал, может быть ты, по старой дружбе, одолжишь мне оружие.

«Друг» приподнял бровь:

— Оружие? Согласись, это было бы глупо. Как долго ты протянешь… в таком виде? Тебе следовало бы явиться ко мне лет через пятнадцать… когда немного подрастешь.

Дядя неожиданно возбудился — как видно, для него это была больная тема.

— Я пришел бы и раньше, если бы мог! Но вынужден был ждать, пока сопляк научится хоть немного держаться на ногах. Тебе не понять, каково это. Каждый год — как десять лет. Да какие там десять! Иногда время вообще не двигается. Оно замирает внутри этого недоноска, понимаешь? Или ползет так медленно, что его вообще не замечаешь…

— А ты хотел бы, чтобы оно летело, как в старости, — причем, в основном мимо? Не глупо ли торопить то, что когда-нибудь станет неизбежностью? Тогда ведь горько пожалеешь о безвозвратно упущенном.

— Пожалею?! — взвился Эдгар. — Да я каждую проклятую секунду рискую жизнью! Щенок не в состоянии себя защищать — ни там, ни тем более здесь. Это пытка, бесконечная пытка страхом и ожиданием! Я превратился в параноика. Я забыл, когда нормально спал. Дьявол, да я наяву смотрю его дурацкие сопливые сны! И ты еще не видел папашу и мамашу! Два благодушных идиота, которые вообще ни о чем не догадываются!

— Ох, я сейчас зарыдаю. Ты все такой же, Эдгар. Слишком чувствителен по отношению к себе. Надеюсь, ты не сделался менее беспощаден к другим? Это было бы чертовски обидно.

— Нет. Конечно, нет. Именно поэтому я надеюсь, что буду тебе полезен. Не сейчас, так потом. Ты знаешь, я всегда возвращаю долги. С процентами.

— Знаю. Но кем бы я был, если бы зарабатывал на старых друзьях? Приходи позже… если уцелеешь. А пока позволь дать тебе бесплатный совет. Найди себе мамочку, которая будет кормить и защищать тебя. И держись подальше от Хармэ. У меня нет ни времени, ни желания нянчиться с тобой.

После этих слов дядя пришел в бешенство. Эдди почувствовал его ярость, как если бы проглотил свинцовый шарик и этот шарик необъяснимым образом вдруг расплавился у него внутри. Боль была жуткой, почти физической. «Падаль, проклятая падаль! — шипел у него в мозгу раскаленный добела голос Эдгара. — У него нет ни времени, ни желания нянчиться со мной! Да где бы ты был сейчас, тварь, если бы не я!!!»

Тем не менее колоссальным усилием воли дядя заставил себя подавить рвущийся наружу крик, а Малютка даже не слишком изменился в лице. Эдгар сделал еще одну отчаянную попытку найти ключ к испепеленному сердцу «старого друга». Жалкую попытку — это было ясно с самого начала.

— А ты не думал о том, чтобы найти место поспокойнее? Или даже… вернуться?

«Друг» посмотрел на него так, будто дядя переступил грань приличий.

— Куда?

— Домой.

— Разве я похож на идиота? Кем я был дома?

Дядя заткнулся. Малютка хотел было поинтересоваться у него, кем был дома «старый друг», но в этот момент хозяин, будто вспомнив о чем-то, нехорошо ухмыльнулся и пальцем поманил гостя к себе. Когда Эдди приблизился, он протянул руку и ласково потрепал его по щеке. С такой же приторной лаской заглянул в глубину глаз и сказал:

— Скажи, дружище Эдгар, тебе говорит о чем-нибудь имя Фамке?

Дядина память будто подернулась рябью. Потом Эдди вдруг «увидел» женщину в разорванном платье, с искаженным лицом и ртом, разинутым в беззвучном крике. Но он знал, что она просила о пощаде и звала на помощь. Помощи ей ждать было неоткуда. Мужские руки избивали ее. Затем сорвали одежду совсем и раздвинули ноги. Ее голова моталась из стороны в сторону. Тело обмякло, она утратила волю к сопротивлению. Плакала кровавыми слезами. Нет, это слезы смешивались с кровью. С разбитых губ стекали только нечленораздельные звуки. Он гордой красоты и игривости ничего не осталось («Так кто тут хозяин, девка?»). Эдди находился внутри мужской плоти, а часть этой плоти — внутри женщины («Наконец-то я заполучил тебя, стерва!»). Его таран в паху раздирал ее пополам, двигался в ней, словно тупой нож. Ослепительное солнце похоти выжигало мозг досуха. Осталось только движение — исступленное, как пожирание после голода… Но ему не дано было испытать насыщения. Только краткую вспышку утоления, после которой снова начнется бессмысленная и яростная гонка вожделения…