Андрей Дашков - Малютка Эдгар

Это оказалось самым страшным испытанием. Дядя замолчал, предоставив ему выбирать. Эдгар сильно рисковал, потому что в какой-то момент Малютка едва не поддался ласковой тьме и не погрузился в последние объятия. Ему почти хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Влечение к смерти он обнаружил в себе слишком рано… И только чужие воспоминания о другой жизни и другой матери — дряхлой, морщинистой, умиравшей в муках и мертвой уже два столетия — заставили его отшатнуться. «Когда-нибудь расскажешь о ней, дядя?» — попросил он. Это был шантаж. Дядя Эдгар оценил это. Он сказал: «Когда-нибудь», — и потащил его дальше.

Свернув за угол, он очутился возле дома «старого друга». Похоже, «друг» держал оборону — иного, менее уважительного отношения к себе этот город не потерпел бы. Ближайшие к земле окна, узкие точно бойницы, находились на пятиметровой высоте и были забраны решетками. Поверхность двери напоминала серую шершавую броню. Примерно так Малютка представлял себе борт линкора.

С дядиного «благословения» он встал перед дверью и постучал. Казалось, с таким же успехом он мог биться головой об стену. Но его услышали. Раздалось хлопанье крыльев. Откуда-то сверху слетел ворон и уселся на перекладину, с которой свисал бронзовый фонарь. Сплетенный из потемневших полос, фонарь изображал полую человеческую голову. Внутри нее находилась бледная копия воронки, болтавшейся в небе, — черная точка, истекавшая густым ультрафиолетом.

С папиной подачи Малютка уже успел посмотреть пару фильмов об одном из тех, в честь кого его назвали Эдгаром. Он мало что понял, но вóрона, который по любому поводу орал «Никогда!», запомнил. Ему чудилось, что он влип в какую-то киношную историю с примесью старины и чертовщины. Напарник отреагировал иначе. «Анекдот, мать твою! Это судьба. Ненавижу пернатых», — простонал дядя. Тем не менее за его сарказмом Эдди ощутил тоску и несвойственное дяде смирение.

Эдгар заставил Малютку открыть рот и исторгнуть из себя некую последовательность хриплых звуков. Очень приблизительно это смахивало на «Нейдаркодваш». Слово на вороньем языке? «Да брось, — сказал себе Эдди, не осознавая, что невольно копирует Эдгара. — Это тебе не дешевая сказочка…»

Ворон долго глядел на него круглым глазом с блестящим зрачком. Потом выкрикнул:

— У тебя есть книга?

Каждый звук был резок, как удар зубила по камню.

Эдди сверился с дядей. «Откуда я знаю? — мрачно бросил Эдгар. — Это что-то новенькое».

«Что будем делать?»

«Скажи ему правду… для разнообразия. Иногда срабатывает».

— Нет, — сказал правду Эдди.

— Повтори, — произнес глухой голос из-за двери.

— Нет, — повторил Эдди. «Не то, дурак!» — рявкнул дядя.

— Повтори то, что ты сказал перед этим, — приказал ровный глухой голос.

Малютка открыл рот, и Эдгар изнутри него произнес:

— Нейдаркодваш.

Заскрипели засовы. Дверь открылась. В проеме никого не было. Длинный коридор уводил в темноту.

Ворон снялся с фонаря, подлетел к одному из окон и скрылся, протиснувшись между прутьями решетки.

Эдди шагнул в коридор. Дверь сразу же закрылась. Он успел заметить громадного человека, который, видимо, стоял за ней, потом сделалось совсем темно. Снова заскрежетали запоры. Чужие руки ощупали мальчика. Затем подтолкнули в спину.

Он пошел, прислушиваясь к шагам за спиной. С каждым шагом темнота постепенно рассеивалась, как будто здешний воздух обладал свойствами мутной воды, а Эдди всплывал с глубины. Впереди обозначился поворот. Малютка оказался в более широком коридоре. Тут висело зеркало, возле стены стоял столик с тремя предметами — лампой, древним телефонным аппаратом и морской раковиной. Эдди покосился на свое отражение в зеркале и с трудом узнал себя в маленьком, сером, настороженном человечке.

Молчаливый сопровождающий по-прежнему держался сзади. Похоже, это была проверка. Дядя уже бывал в этом доме и знал привычки хозяина. Он двинулся к двери комнаты, которая называлась библиотекой. Внутри действительно стояли шкафы, заполненные книгами. «Отфонарный» вопрос ворона уже не казался случайной звукоимитацией. Здесь было тепло, и Эдди быстро согревался. Но холод, возможно, играл и положительную роль — отвлекал от худшего.

А теперь у Малютки осталась только одна причина для дрожи.

Она вышла к свету, но легче ей не стало. Она даже позволила себе немного задержаться у «выхода», и старухе пришлось ее подтолкнуть . Задержка была вызвана тем, что Анна со всей очевидностью поняла: нет, она не свихнулась. Возможно, она предпочла бы свихнуться — тогда у нее хотя бы оставался шанс выздороветь и вернуться к реальности. Но свихнулся мир, а значит, никаких шансов не осталось. От нее больше ничего не зависело — ни снаружи, ни внутри. Она превратилась в марионетку, на беду свою еще сохранившую способность чувствовать.