Андрей Бехтерев - Дом Книги

(аплодисменты в зале)

– А что такое сместудия?

– Сме-студия. Сме-х в студ-ии. Не все буквы выговариваются. С детства стоматологом обижен.

Конец, прочитанного Димой.

Становилось все темней. Дима продолжал читать эту несвязную историю. Несколько раз он пролистывал тетрадь вперед, что бы посмотреть, сколько осталось текста. Оставалось много. Дима читал, пропуская абзацы, страницы. Ему хотелось узнать главное – на чём обрывается эта история и как ее закончить. Дима уже не понимал, то ли сам текст несвязный, то ли он так читает. Дима хотел пробежать по тексту до конца, понять, о чём идет речь, а потом уже аккуратно и внимательно прочитать сначала. Глаза устали. Надо было включить свет. Дима отложил тетрадь в сторону. Он вспомнил, что Златон в соседней комнате. Зайдя туда, он обнаружил Златона спящим в углу мансарды, рядом с лыжами. Дима не стал его будить. Он стал искать выключатель. Выключателя не было. Дима еще раз осмотрел комнаты и обнаружил, что нет ни одной люстры, светильника и даже лампочки. Дима бегом вернулся к тетради, развернул ее на заложенной странице, вернулся в другую комнату подошел к окну и стал читать дальше. Он перелистывал страницы, выхватывал куски текста. Наконец он догадался, открыть последнюю страницу и прочитать последние строчки, но в тот момент, когда он нашел белые страницы, Луну накрыло облаком и стало совсем темно. Ничего не было видно. Дима стал соображать, как зажечь свет.

– Что надо? – вдруг раздался голос Златона.

– Я не могу найти выключатель, – пожаловался Дима.

– А, – засмеялся писатель, – это ты, извращенец. До сих пор гостишь. Зачем тебе выключатель? Уже и так все выключено.

– Мне нужно дочитать тетрадь, а стало темно.

– Стало темно, станет светло. Будь естественней, дождись утра.

– Вообще, нечем посветить?

– Нечем.

– А чем закончилась история про Тимура и царицу Дану? Или чем она не закончилась?

Златон зашевелился в углу и, похоже, пошел в темноте навстречу Диме. Дима напрягся. Писатель обо что-то ударился, ругнулся и остановился.

– На фига тебе это? – сказал Златон, судя по звуку, снова опускаясь на пол.

– Мне надо. Я так и не дочитал.

– А там нечего дочитывать. Если коротко, то жил-был чувак, и он ненавидел город, в котором живет. Так ненавидел, что сам стал этим городом. А смысл в том, что ненависть, как сорняк, чуть запустил и она сожрёт все твои помидоры и клубнику. Короче, чушь получилась. Я думал, какая-нибудь мыслища родится в процессе написания, а ничего не родилось. Поэтому и не стал заканчивать. И так ясно, куда катится последний троллейбус.

– И куда он катится?

– Какой ты унылый. Унылей этой истории. Тебе видней, куда катится последний троллейбус, потому что ты и есть этот последний троллейбус. Дай тетрадь.

– Куда тебе ее дать? – спросил Дима, совсем ничего не видя во тьме.

– Это моя тетрадь. Отдай ее мне, – настойчиво повторил Златон.

Дима протянул тетрадь вперед, во тьму, и тут же Златон вырвал ее из Диминых рук.

– Ты видишь в темноте? – спросил Дима.

– Я вижу темноту и то, что от нее отличается. Я вижу дыры, в которые даже тьма заползти не может, не говоря про свет. Дыры, в которых ничего нет – ни музыки, ни тишины, сплошная пауза. Когда первый раз сталкиваешься с такой паузой, то непроизвольно ждешь от нее хоть чего-нибудь – блеянья, мычания, молчания – все равно. Просто стоишь и ждешь. И только когда проходит черт знает сколько лет, вдруг понимаешь, что это пауза сплошная, что это вечный не-двигатель. Вечный не-двигатель, куда невообразимей вечного двигателя.

– Ты о чем? Я тебя не понимаю.

– Зато я тебя понимаю, брат. То, что ты сейчас видишь – это уникальная история.

– Я ничего не вижу, – пробормотал Дима. Он действительно ничего не видел. Тут в его руке снова оказалась тетрадь. Дима отмахнулся думая, что Златон рядом, но ни в кого не попал.

– Почему все истории унылы? – раздался голос Златона на почтительном расстоянии – Почему их все надо заканчивать? Почему все бегут от разочарования? Да просто разочарование – это проблеск трезвости, лучи ясности, когда видишь не тьму и окрестности, а всю равнину от горизонта до горизонта. Все бегут от трезвости, даже когда печень трещит и почки стонут. Но это бегство неподвижно, как заспиртованный паучок в Кунсткамере. Любая законченная история превращается в этого паучка. Поэтому снова спрашиваю тебя, брат, что тебе надо от меня?

– Включи свет, – сказал Дима после долгой паузы.