Андрей Бехтерев - Дом Книги

– Ты и сейчас не слышишь музыку? – спросил Златон.

– Нет, – ответил Дима.

– Ты не слышишь музыку, потому что никогда не слышал музыку. То, что вы называете музыкой – это разукрашенное сердцебиение. Посмотри на ноты, на этот шедевр несоответствия. Ваша музыка – это разлинованные закорючки, программка для механического пианино.

– Я устал, – ответил Дима.

– Бедный труженик. Нам поэтам сложно понять вашу усталость, но легко уважать. Была долгая дорога?

Дима кивнул.

– Расслабься. Здесь тебе дорогу не продолжат. Здесь все хорошо.

Дима продолжал молчать. Он боролся со сном.

– Перед тем как спать, прими человеческую позу. Я укладывать тебя не буду – сказал Златон.

Дима не ответил. Он лег на пол, положил под голову одну из подушек и через минуту стал мирно посапывать.

Дима открыл глаза. Он лежал на чердаке у Златона. Писатель неподвижно сидел рядом. Солнце всё также конусами разрисовывало в комнату. Дима приподнялся и обнаружил рядом с собой огромную лохматую собаку. Дима посмотрел на собаку. Собака посмотрела на Диму и кивнула. Дима сразу не понял, но потом догадался, что собака кивает на кусок пирога, который лежал рядом с ним. Дима протянул пирог собаке.

– Спасибо, друг, – хрипловатым голосом сказала собака, взяла пирог зубами, отошла в сторонку, положила на пол и стала не спеша есть.

Дима решил не обращать внимания на то, что собака разговаривает. Он принял сидячее положение. Что-то хрустнуло под рукой. Это был огрызок от яблока.

– Все что осталось от райских яблок? – спросил Дима с усмешкой.

– Все что осталось от райского яблока, – ответил Златон, удивленно посмотрев на своего гостя. – Я думал, ты спишь.

– Можно порыться в твоих вещах? – спросил Дима, показывая на ящик из-под телевизора, стоящий в углу.

– Ройся, – сказал Златон и снова закрыл глаза. Дима встал, перешагнул через собаку, жующую пирог, подошел к коробке. Коробка почти доверху была забита тетрадками, листочками, журналами. Дима подвинул стул и стал рыться. Он хотел как можно быстрее найти нужную тетрадь. Силы были на исходе. Он очень боялся забыть про свою миссию. Раздался шум. Дима обернулся. Это Златон поднялся на ноги и стал танцевать. Писатель поднял руки вверх и стал переваливаться с ноги на ногу. Дима посмотрел, как Златон танцует, потом вспомнил, что ему некогда и продолжил поиск. Наконец, он наткнулся на толстую серую тетрадь. По приметам это было то, что он искал. Дима схватил ее и стал листать. Первые листы были изрисованы: портреты, девушки в рост, животные и так далее. С середины тетради начался текст. Текст был без заголовка, мелким почерком, клетка в клетку. Дима продолжил перелистывание. Текст продолжался почти до конца тетради. Дима вернулся в начало и стал читать. Сомнений не осталось. Это была та самая книга. Дима оглянулся на Златона. Хозяин чердака стоял посреди комнаты с закрытыми глазами и продолжал раскачивать себя. Дима поднялся и ушел в другую комнату, где расположился на полу под окном и стал читать.

Тетрадь (то, что Дима прочитал в тот вечер)

История о том, как Короли Реальности становятся Рабами Фантазии.

Из либретто новой оперы ПИЧа

Предсказывая агонию

В окно улыбается завтра.

Так скучно на территории

Бездомнейшего театра.

У восходящего солнца

Лучи – заточены бритвы.

Нелепые добровольцы

Досрочно убиты.

И плеть чужих телефонов

Гудит и готова к награде.

И вместо вселенских законов

Клочок бумаги.

Стихи – территория бегства.

Прыжок в кавычки.

В глоток свободного места

Отчалившей электрички.

И точки, и точки, и точки.

Тимур сидел на крыше и смотрел на город. С 9-этажной высоты город смотрелся не менее бессмысленно, чем с тротуара. Даже звезды, луна и небо смотрелись продолжением города и были также нелепы. Тимур почти чувствовал, что где-то есть рычаг, нажав на который, можно привести эту конструкцию в движение. И тогда на экране вспыхнет свет.

Из «Некролога»:

– Если каждый день видишь вокруг себя одних уродов, то скорей всего ты и сам урод.

– Думаешь, мне стоит тебе рассказывать? Ты же не мой подданный (пауза) . Хорошо, уболтал. Мое царствование началось давно. Наверное, с кота Баюна. Он напевал мне колыбельные. Фокус колыбельных был в том, что, если пару раз их вытерпеть, то потом без них не уснуть.

– Что за колыбельные?

– А почему не «что за кот Баюн»? Это был настоящий кот. Можно сказать обычный, если бы не его родословная. И он говорил не просто «мяу-мяу», а чисто по-русски, почти литературно. Но это случалось не так часто, как хотелось и именно случалось. То есть сложно догадаться почему (пауза). А колыбельные были про то, что надо спать. Просто истории, от которых засыпаешь. Засыпаешь не потому, что скучно, а потому что глаза слипаются и сознание растворяется в потемках. Знаешь, почему спать надо ночью? Что бы быть разумным. Спать при свете вредно для сознания, люди сходят с ума, начинают бредить. Мышка пробежала, хвостиком махнула, и пошел дождь – такая у них становится логика. С одной стороны – причинно-следственная связь очевидна, а с другой стороны – полная чушь. Все безумие на свете из-за белых ночей и искусственного света.