Александр Матюхин - Город Спящих [litres]

Ленка с шумом принялась раздвигать стулья, освобождая центр комнаты. Велела:

– Выкладывайте.

– Ты ведь знаешь, что делать? – на всякий случай уточнил Тошик.

– Я б не задавал ведьме такие вопросы! – встрял Шмыга, хихикнув.

Ленка фыркнула, не поднимая взгляда, подхватила со стола бездонный рюкзак и вытащила из него по очереди несколько толстенных книг, пучки разных трав, коробок спичек и упаковку ароматизированных свечей.

Вовка, Шмыга и Пашка стали вынимать части маминого тела. Вика старательно прикладывала шарниры на изгибах локтей и плечах, на шее и туловище, на бёдрах и стопах ног, собирая этот странный человеческий пазл. Мама теперь лежала, как живая. Это был её дом, он питал её силой.

Губы налились красным, на веках отросли ресницы, проступили брови. Тошик дотронулся до её кисти и ощутил тепло. Показалось даже, что под кожей пульсирует вена.

– Укрой, – Ленка протянула простынь. Сама она сосредоточенно листала одну из книг, слюнявя палец. – И все дружно выйдите в сени или на улицу.

– Надолго? – спросил Вовка. – Если надолго, дай яблоко, а? Жрать очень хочется.

Ленка бросила ему рюкзак. Благодарно хмыкнув, Вовка запустил руку по локоть и стал старательно там что-то искать. Судя по выражению лица, находил он что-то не совсем съедобное.

Все вместе вышли за порог. Пашка закрыл дверь. Тошик успел заметить, как Ленка расставляет вокруг простыни свечи и поджигает их одну за одной.

– Ага! Яблоко! – Вовка Зацепин вытащил зелёное сочное яблоко в тот момент, когда открылась дверь на улицу.

После полумрака комнаты свет показался слишком ярким. Пришлось заморгать часто-часто, чтобы привыкнуть. А потом Тошик увидел Зверя.

Тот стоял, облокотившись о плетень, и смотрел на Омертвевший дом, скаля зубы. Потрёпанный, взъерошенный Забытый Зверь. У ног его в лоскутах тумана беспокойно крутились лесные чудища, похожие на огрызки веток и еловые шишки одновременно. А за спиной Зверя – насколько было видно – собирались мёртвые люди из Города Спящих.

Они безмолвно выходили из тумана и останавливались перед домом. Мёртвые лица не выражали эмоций. Тошик увидел родителей Ады, они подошли совсем близко с обратной стороны ограды. Рты приоткрыты, веки чуть опущены, глаза не двигаются, но холодный, мёртвый взгляд, казалось, вцепился в Тошика – и больше ни в кого.

– Мы не договорили вчера, – сказал Зверь, выплёвывая слова, как шипящие мармеладки. – Нехорошо получилось! Я к вам, волчата, со всей душой, а вы подло убегаете, прячетесь, делаете гадости. Всего-то поговорить!

– И забрать ещё одну сущность, – процедил Пашка.

Зверь перевёл на него взгляд. Морда, покрытая шерстью, подёрнулась дымкой и вдруг превратилась в мужское лицо с всклоченной бородой.

– Помню тебя, пацан, – сказало лицо. – Твои родители не хотели делиться, пришлось забирать добро силой. Хорошие были люди. Моряк и фокусница. Жаль их немного… Как давно ты здесь? Сотню лет? Две сотни? Каждый день, да вспоминаешь родителей, которых нашёл мёртвыми в доме на берегу моря?

Пашка не ответил. Он легко спустился с крыльца, сорвал травинку, сунул её в уголок рта. Сел на ступеньку.

– Тяжело осознавать, что ничего не можешь сделать, – продолжил Зверь. Бородатое лицо съёжилось и вместо него проступило другое, теперь уже женское. – Ваша мама пришла, молока принесла. Отопритеся, отворитеся. Козлятки, а? Послушайте взрослых. Я же всё равно приду и заберу всё, что мне полагается. Вас бы не тронул вчера, но теперь трону. Всех разом.

– Какая ужасная фиговина, – пробормотал Шмыга. – Она же за забор не сунется? Или я не те сказки читал?

Словно услышав его, Зверь неторопливо, плавно дотронулся до прутьев ограды. По женскому лицу прошла рябь, снова вернулась зверина морда. Пасть ощерилась зубами, с подбородка закапала слюна. Зверь мелко дрожал, будто через его тело проходил мощный заряд тока. Лесные прихвостни, скуля и повизгивая, разбежались подальше.

А мертвецы прибывали. Их стало так много, они встали так плотно друг к другу, что сливались в единую безмолвную массу. Это было новое море, мёртвое, человеческое.

Зверь положил вторую руку на прутья. Теперь сомнений не было – его било током (или чем-то похожим). Зверь трясся и скрежетал зубами, вместо слюны из пасти полетела желтоватая пена. Но Зверь не падал и не отступал. Даже наоборот – в тяжелейшем рывке он навалился на прутья телом, и они стали ломаться под его тяжестью. От шерсти повалил густой дым, и вдруг тело Зверя вспыхнуло, как сухой куст.