Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

– Нет, я не оборыш, – отвечаю я. – Доведывание показало, что мне предназначено стать Заклинательницей Костей.

– Ах вот оно что. – В голосе девушки я слышу разочарование. – Я просто подумала… – Она поворачивается лицом к воде. – Ты выглядела не такой довольной, как остальные.

Повисает неловкое молчание. Как я могу сказать ей, что она права и я недовольна поприщем, которое выбрали для меня кости, – ведь ее собственная участь намного, намного горше? Моя семья могла позволить себе заплатить за подготовку костей к любому гаданию, так что стать оборышем мне не грозило. Вся моя жизнь была предопределена велениями костей.

Я прочищаю горло.

– А где ты будешь учиться?

– В Лейдене, – отвечает она. – Я буду обучаться ремеслу стеклодува.

– Я побывала в этом городе в детстве и до сих пор помню, как там красиво. Особенно мне запомнились местные витражи. – Я засовываю руки в карманы своего плаща. – Надеюсь, что тебя ждет успех. – Но я и сама понимаю, что мои слова звучат фальшиво, ведь, какой бы способной она ни была, никто не считает настоящими мастерами тех, для кого род занятий был выбран не с помощью костей, не по велению судьбы, а вслепую.

– Да, я тоже на это надеюсь, – откликается она, отойдя от перил. И, прежде чем я успеваю что-либо добавить, исчезает в темноте, как будто уже навострилась оставаться невидимой.

Когда я спускаюсь в трюм, в то большое помещение, где должны ночевать все ученики, Брэм уже спит. А остальные, по-видимому, все еще празднуют. Похоже, только мы с Брэмом настолько недовольны тем, что уготовили нам кости, что захотели рано лечь спать. Даже девушка-оборыш все еще остается на палубе.

Брэм лежит в одном из нескольких десятков гамаков, подвешенных к потолку, положив руки под голову и вытянув босые ноги. Его лицо освещает мерцающий огонек масляной лампы, висящей на вбитом в стену крюке. И у меня вдруг возникает чувство, будто сейчас я вижу его в первый раз. Покой преобразил его, а может быть, он всегда выглядит иначе, когда думает, что на него никто не смотрит.

Я застываю на месте.

А затем замечаю метку на его ноге – зеленый вьюнок с листьями каплевидной формы, красующийся на верхней части его стопы и уходящий под штанину. Никогда не видела ничего подобного и даже не могу себе представить, какого рода переживание могло породить такой красивый и сложный узор, который совершенно не вяжется со свирепыми черными треугольниками на костяшках его пальцев. Я смотрю на его руки, и мое сердце пронзают страх и чувство вины.

Почему, почему кости выбрали мне в пару солдата? Что, если матушка ошиблась?

Но это не так уж и важно. Когда закончится год ученичества, каждый из нас сможет либо принять, либо отвергнуть того или ту, на кого пал выбор костей. Если этот выбор примем мы оба, то нам надо будет назначить день, когда совершится обряд заключения союза, а если кто-то из нас его не примет, каждый пойдет своим путем и проведет жизнь в одиночестве. Как я и говорила, никто не захочет соединиться с той или тем, кого судьба предназначила кому-то другому.

Я выбираю гамак в противоположном углу от Брэма – так далеко, как только можно. Мне не по себе от мысли о том, что придется спать в такой близости от него, хотя я и знаю, что скоро между нами окажется столько людей, что он даже не узнает, что здесь нахожусь и я. Я смотрю на его грудь, вздымающуюся в такт дыханию.

Внезапно он открывает глаза и, повернув голову, встречается со мной взглядом. Я замираю. Он неотрывно смотрит на меня несколько долгих секунд, словно не понимая, сон это или явь. Затем его лицо делается жестким, и он медленно, нарочито отводит глаза.

Похоже, путь до Замка Слоновой Кости будет долгим.

Я спускаюсь на первый этаж наутро после отплытия из Мидвуда корабля с учениками и вижу, что матушка сидит в своем любимом кресле, и на коленях у нее лежит ее магическая книга, или гримуар.

Под глазами у нее обозначились голубоватые круги – это от утомления, и она облачена в ту же одежду, что и вчера, теперь уже изрядно помятую. Гадание на костях всегда забирает у человека много сил, а в последние несколько дней матушке пришлось потратить их еще больше, чем обычно. И сейчас она с головой ушла в свои мысли, что бывает с нею редко.

В детстве я часто пыталась заглянуть в ее гримуар, что для меня было своего рода игрой. После того как матушка целовала меня на ночь, я какое-то время ждала, а потом кралась по лестнице вниз, туда, где она работала, сидя за столом. Но всякий раз, когда я уже готовилась подобраться к ней сзади и одним глазком взглянуть на открытые страницы, она, даже не оборачиваясь, говорила: