Наньпай Саншу - Свиток 1. Дворец семи звезд вана Лу [ЛП]

Третий дядя вошел первым, принюхался, затем поманил нас. Мы по одному прошли следом.

Дядя осмотрел иероглифы на полу и спросил Молчуна:

— Братец, посмотри, можешь прочитать, кто похоронен здесь?

Молчун покачал головой и ничего не ответил.

Мы свернули несколько запалов и бросили их в лампады. Горели они ярко, заполнив светом все пространство гробницы. Я снова вспомнил чудовище, о котором читал, когда последний раз просматривал дедушкины записи. Вроде бы дедушка упоминал, что слышал странный хруст, похожий на звук, издаваемый жабами. Вот в этот момент я, наконец, по-настоящему испугался. Вдруг Паньцзы забрался на треножник, желая посмотреть, что там, и воскликнул:

— Третий господин, здесь ребенок!

Мы тоже забрались наверх и действительно увидели маленький труп без головы. Одежда на нем была ветхой, зато нефритовые украшения хорошо сохранились. Паньцзы, не долго думая, снял их и поднес к свету, чтобы рассмотреть получше.

— Этот труп, скорее всего, остался здесь после жертвоприношения. Голову отрезали и оставили снаружи, как подношение Небу [51] подношение Небу — в древнем Китае небо очень уважали само по себе, без привязки к какому-нибудь богу или духу, оно и само было богом, без всяких персонификаций. Приносить жертвы Небу имел право только император. , а тело потом принесли сюда и отдали в жертву духам предков. Думаю, это военнопленный, рабам не положено было носить украшения.

Паньцзы залез в треножник, желая посмотреть, не осталось ли там еще чего. Молчун хотел его остановить, но не успел. Резко обернувшись, он посмотрел на каменный саркофаг. К счастью, ничего не произошло. Третий дядя заорал:

— Придурок, это сосуд для жертвоприношений! Ты, идиот, в жертвы захотел?

Паньцзы засмеялся:

— Третий господин, я же не Здоровяк Куи, не надо меня пугать, — он достал изнутри большую нефритовую вазу. — Смотрите какая отличная штука! Давайте перевернем этот треножник и посмотрим, что тут еще можно найти?

— Хватит дурить! Быстро вылез! — приказал третий дядя, заметивший, что лицо Молчуна побледнело, а его взгляд намертво прикипел к каменному саркофагу. Он уже хорошо знал, что этот парень просто так беспокоиться не станет.

И в этот момент раздался странный хруст. Я повернул голову на звук и похолодел — хрустящий звук доносился не из саркофага, его издавал Молчун.

Сначала я подумал, что он намеренно пытается нас напугать, но я видел его выражение лица, да и не похож он был на человека, который может так шутить. Молчун не останавливаясь издавал этот хрустящий звук, при этом рот его двигался незаметно. Мы вчетвером, заледенев, смотрели на него — неужели он стал цзунцзы?

Одного взгляда на него третьему дяде хватило, он одним рывком выдернул Паньцзы из треножника. Вдруг Молчун замолчал. Гробницу заполнила гулкая тишина. Я не знаю, сколько времени прошло, терпение мое было на исходе. Я уже собирался спросить, что же происходит, когда саркофаг начал мелко трястись, а его крышка слегка сдвинулась. Оттуда раздался ужасающий мрачный звук, от которого мурашки побежали по коже — он был очень похож на то, что в своем дневнике описал дедушка — действительно, словно крик большой лягушки.

Здоровяк Куи в ужасе опустился на землю. У меня тоже подкосились ноги, и очень захотелось присесть. Третий дядя, много чего повидавший на своем веку, устоял, хотя поджилки у него явно тряслись.

Когда Молчун услышал этот звук, выражение его лица стало просто страшным, он мгновенно рухнул на колени и распластался перед саркофагом в глубоком поклоне. Мы последовали его примеру. Молчун поднял голову и снова издал серию странных то ли слов, то ли хрипов, будто речитативом читал молитву или какую-то мантру. На лбу третьего дяди появилась испарина, он прошептал:

— Он что, разговаривает с этим?

Саркофаг, наконец, перестал трястись. Молчун последний раз поклонился, затем встал и сказал:

— До рассвета мы должны уйти отсюда.

Третий дядя вытер пот и спросил:

— Брат, как ты можешь бояться, если только что успешно сторговался с этим цзунцзы?

Молчун отмахнулся:

— Не трогайте здесь больше ничего, хозяин саркофага безжалостен. Если он освободится, никакие боги не спасут нас.

Паньцзы предпочел не внимать мудрому совету и, улыбаясь, спросил:

— Слушай, Братишка, а что это за язык, на котором ты только что говорил?

Молчун проигнорировал вопрос, указал на проход за гробом и сказал: