В общем, было от чего баронше призадуматься. Но жизнь сама все за нее решила: Глаша невзначай с Трофимом Грубиным познакомилась, ну и закрутилась любовь у них. Трофим из торговых людей происходил, но то ли разорился-проторговался отец его, то ли еще что... В общем, приказчиком он в мясной лавке, что при станции торговала, пристроился. Сам хваткий был, и рукастый, и голова варила, но без хоть какого капитала в этом деле дальше приказчика запрыгнуть трудно...
Баронша мешкать не стала: любовь так любовь, ну и выдала Глашу за Трофима, и даже деньжат подкинула, свое дело чтоб завел, семью чтоб кормил... Вот и открыли молодые мясную лавку, — здесь, наверху. И домишко при ней, небольшой, — нынешний-то дом Трофим уж опосля отгрохал, со своих доходов.
Дело у него сразу на лад пошло... Баронша, понятно, за мясом только к нему посылала, и соседки, на нее глядючи, — тоже. Да и прочим шагать к Грубину ближе, чем к станции, под гору да в гору.
И в семье вроде все в порядке поначалу было, в положенный срок затяжелела Глафира. Вот тогда-то нехорошее и началось. Тяжко у нее это дело, понимаешь, проходило... Спервоначалу, на первых сроках, еще изредка на люди показывалась, так прям не узнать ее было, как не своя стала: подурнела, лицом потемнела, ну да случается такое с брюхатыми бабами... А потом и появляться перестала, слухи ползли, что и в дому из спальни своей не выходит, — но только слухи, Трофим-то всегда таким был: за прилавком душа-человек, каждого обиходит, и о том, и о сем потолкует, но о своем — молчок, и в дом к себе редко-редко кого зазовет, мало кто похвастать мог, что гостевал у него...
Но кое-как Глафира срок потребный доходила, не скинула. Или в кровати долежала, не знаю уж. Раз такие дела, — Трофим повитухам здешним не доверился. Издалека откуда-то привез, как бы не из Питера... Видать, не последнего разбора была, не знаю... мало кто повитуху ту видел, он сам ее встретил на станции, и сразу к себе, и сам после родов обратно отвез, к поезду ночному.
Как роды прошли, никто толком не знал. Повитуха уехала, а Трофим еще задолго до того сиделку нанял, за женой приглядывать, но та из чухны была, клещами слова не вытянешь, да и говорила по-нашенски плохо. Но кое-что просочилось, от кумушек ведь ничего не утаишь: ребенок, дескать, здоровый родился, девочка, а вот с Глафирой не очень-то ладно, лежит в родильной горячке да в беспамятстве...
Трофим, значит, лавку запер, мать и младенчика на сиделку оставил, а сам на двуколку свою — за доктором, и с кормилицей заодно договориться, Глафира кормить не могла...
Вернулся, часу не прошло, — а жены-то и нет. Как, куда подевалась? Сиделка больше с дитем нянькалась, вот и не заметила, как больная встала, оделась, да из дому тишком прокралась... Да и кто б подумал за ней следить: лежит пластом, в себя не приходит.
Понятно, меня вызывают: мол, выручай, Сидор Ерофеевич, сыщи супружницу любимую, пока она где-нить в лесочке под кустом Богу душу не отдала, или еще чего плохого не случилось...
След быстро сыскался. Видели, как женщина в платье желтом — такое как раз из Глашиной комнаты пропало — и в шляпке с вуалеткой вниз к станции шагала, и надо ж так, что как раз к поезду выборгскому подгадала. И села, и уехала.
Вот незадача... Разослали телеграммы по всем станциям на пути, и по нашей полицейской линии, и по жандармской, и по путейской, и по врачебной... И нашли ту женщину, не сразу, на третий день, — да не наша оказалась, просто платье схожее.
Тут уж меня за живое разобрало. Всех на ноги поставил. Десятские с сотскими как ошпаренные бегали, мужички деревенские лес прочесывали, под каждый кустик заглядываючи... Ближнее озеро баграми да «кошками» все обшарили, и два дальних чуть позжее. И вправду, что ж за дела такие?! То появляется она не пойми откуда, то пропадает невесть куда, — и все на моем участке... Непорядок.
Долго искали, да все бестолку... И тут у меня мыслишка нехорошая зашевелилась...
Да Господь с тобой, паря! Какой из Трофима душегубец, уж стока-то я в людях понимаю, видел, какой он сам не свой да от горя почерневший... Заподозрил бы в чем — так по бревнышку бы дом и лавку ему разобрал, и участка его каждый бы аршин перекопал, не поглядел бы, что Коппельша у него в заступницах...
Нет, другое я заподозрил. Поднял старые бумаги, глянул, — ну так и есть! В день пропажи ровнехонько семь лет исполнилось, как Глаша в лесу отыскалась. Ну вот буквально день в день.
Я в лес, на ту полянку, помнил ее хорошо... Вернее, от леса уже рощица малая осталась, свели под застройку лес, но полянка та уцелела. Сам не знаю, зачем туда поспешал... Обыскивали уже рощицу ту, как и прочее... Но ноги сами несли.
Читать дальше