Не было смысла лгать о Генри: она видела машину собственными глазами.
– Да, Генри нас подвез. Миша не сказала мне, что пригласила его.
Мама слегка приподняла бровь, но ни слова не произнесла, намекая на то, что Генри сопровождал нас не только ради праздничных покупок.
– Это не то, о чем ты подумала, – заверила я ее. – Он просто скучает по своей сестре и хотел пообщаться. Вот и все.
– Как скажешь, – сказала мама, но я заметила, что кончики ее губ поднялись в улыбке.
– Это не было бы самой большой проблемой, если бы он оказался в тебя влюблен, не так ли? Ведь он правда сексуальный.
– Мама , – простонала я.
После того, как я пережила на шоссе жуткое видение истекающей кровью Дженни, у меня пропал аппетит. Но я изо всех сил пыталась не думать обо всем, что рассказывала мне Кирстен, отогнать всплывающий в голове образ харкающей кровью на снег Дженни и сосредоточиться на нашем с мамой разговоре. Раньше мы с мамой были очень близки; увидев той ночью призрак Дженни, я поставила себе цель восстановить связь с мамой. Она рассказала мне чуть больше об отношениях с Гленном, чем в прошлый раз, и как они познакомились пару лет назад, когда он был приглашенным профессором в Университете Висконсин-Шейбоган (еще до его развода). У меня разбивалось сердце от того, что я не могла рассказать маме о воссоединении с Дженни – для нее бы много значило то, что Дженни охраняет нас в загробном мире. Я не могла поделиться этим с ней, но держала в уме мысли о Дженни, надеясь, что ее дух сможет направить в наш дом редкие счастливые воспоминания.
Сочельник оказался на удивление чудесным, но после того, как мама протянула мне тарелку с мороженым, чтобы я отнесла ее в гостиную и мы вместе посмотрели рождественский фильм перед сном, откуда-то издалека возник шепот голосов.
Сначала я подумала, что они снова принялись бормотать: глаза, глаза . Но по мере того, как они становились громче, слова больше походили на: вода, вода . Хотя в гостиной было жарко, я начала дрожать и после тридцати минут душевных терзаний сказала маме, что собираюсь идти спать. Мама пошутила: мол, Санта уже знает, что я была непослушной девочкой в прошедшем году, – но мысленно я была слишком далеко, чтобы как-то отреагировать.
В своей комнате я напечатала в заметках в телефоне столько, сколько смогла вспомнить из того, что рассказала мне Дженни, – на случай, если долгий сон сотрет что-то из памяти. К тому времени, когда я дошла до момента о пяти сестрах, мне стало так холодно, что зубы застучали, и я подумала, не простудилась ли я, бродя по снегу в тот день. Я закрыла заметки в телефоне и положила маятник, который купил Генри, в ящик тумбочки. Я вытащила из кошелька листовку о духовных практиках, которую дала мне Кирстен, и изучила ее. Переложила в ящик на будущее. « Вода, вода» . Невозможно было ясно мыслить из-за голосов, требовавших моего внимания. Я решила приберечь подарок Генри на утро.
Когда я стянула с себя джинсы, что-то выпало из заднего кармана на пол. Это был конверт, который я вытащила из почтового ящика Эмори ранее в тот день. Я совершенно о нем забыла и теперь залезла на кровать и принялась его изучать.
Письмо было адресовано миссис Эмори. Конверт был кремового цвета из плотной бумаги – из тех изысканных канцелярских принадлежностей, предназначавшихся для деловых писем. Я провела пальцами по этикетке, а затем по тисненому обратному адресу в верхнем левом углу: «Экдаль, Уэст и Строхманн». В качестве юридического адреса фирмы был указан Грин-Бей. Я боялась, что даже Трей меня не поймет, если меня когда-нибудь поймают за шпионажем за его матерью. Открытие чужих писем было федеральным преступлением, не говоря уже о серьезном посягательстве на частную жизнь. Но я должна была знать, почему Кирстен предупредила меня о Трее. Если существовала малейшая вероятность того, что он поставит под угрозу спасение Миши или пресечение кровавой игры Вайолет, я должна была об этом знать. Так что я подсунула палец под верхний уголок конверта и задержала дыхание, пока распечатывала письмо, стараясь не порвать – на случай, если потом попытаюсь повторно заклеить и вернуть конверт в почтовый ящик Эмори.
Внутри был плотный лист цвета яичной скорлупы – такого же цвета, что и конверт. Я должна была прочесть письмо несколько раз, чтобы понять его смысл. В нем утверждалось, что Мэри Джейн Свенссон Эмори, мать Трея, нарушила условия контракта, который она подписала восемнадцатью годами ранее. Она получила оплату за соблюдение того контракта, и теперь неназванный клиент юридической фирмы предъявлял ей иск о возмещении ущерба. Это письмо было повторным уведомлением. Миссис Эмори будет вызвана в суд, если не свяжется с юридический фирмой, чтобы договориться об оплате до первого января.
Читать дальше