Зои Аарсен - Холодный как мрамор [litres]

Легкая улыбка появилась на лице Трея, и он кивнул в знак согласия.

– Они отправляют тебя обратно в Шеридан? – спросил он.

Трей был одет в свой единственный приличный костюм – в нем он присутствовал и на поминках Оливии и Кэндис, и на забавных встречах с судьей Робертсом прошлой осенью. Он все еще нелепо смотрелся в нем, будто был одет в скафандр или костюм на Хэллоуин.

– Во Флориду, – сказала я. – К отцу.

В этот момент открылись двойные двери зала суда, и сотрудники службы охраны объявили:

– Эмори, – это Трея с родителями вызывали на слушание.

Трей обнял меня и прошептал на ухо:

– Жди меня. – Мать тащила его к дверям, чтобы узнать о его судьбе. Не знаю, выполнила ли Вайолет обещание поговорить с отцом насчет Трея. Она отправила мне фотографию сада после того, как рано утром там срыли розовые кусты, – по крайней мере, Вайолет серьезно отнеслась к моей просьбе и выполнила ее, сэкономив мне время. Она ничего не приписала, что меня устраивало. Хотя мы и помирились, у меня не было никакого желания поддерживать с ней дружеские отношения.

Я более-менее поняла, вернется ли Трей в Северный Резерв, когда увидела, как на следующее утро «Хендай» Уолтера Эмори выезжал с Треем, пристегнутым на переднем пассажирском сиденье. Я знала, что нам не позволят общаться по телефону в первую неделю его повторного заключения, мне предстояло мучительно долго ждать, когда Трей сам сообщит, изменился ли его приговор.

Я рыдала как младенец во время полета в Тампу, зная, что не увижу Трея до июля, когда ему стукнет восемнадцать, – и все же Флорида оказалась не таким уж плохим местом. К моему приезду отец с Рондой уже приготовили для меня комнату, и отец даже взял на себя смелость купить мне ноутбук для учебы. Они находились в режиме гиперответственной вовлеченности, задавали кучу вопросов и давали разного рода обещания о путешествиях на машине в выходные, которые мы будем вместе совершать, чтобы поддержать мой оптимистичный настрой на новом месте. Было непривычно спать в совершенно нормальной комнате без призраков.

Я старалась казаться как можно более благодарной отцу и Ронде, улыбалась каждому предложению о поездке – будь то путешествие на воздушной лодке или поездка на крокодиловую ферму. Спустя две недели после возвращения Трея в Северный Резерв один из сотрудников Северного Резерва наконец-то сообщил мне о восстановлении доступа Трея к телефону, так что я не могла дождаться вечера среды, когда ему будет разрешено мне позвонить.

– Июль, – гордо объявил Трей. – Если я буду хорошим солдатиком и ничего не натворю, меня выпустят на мой день рождения.

Я чувствовала сердцем, что Трею скоро разрешат уйти из школы и он приедет ко мне во Флориду. В моих планах было играть по правилам, несмотря на то что я сильно скучала по дому и жалела обо всем случившемся в том году.

Казалось, все мои новые одноклассники знали, что я оказалась среди них вследствие подозрительных обстоятельств (хотя отец уверял, что я не была такой звездой вечерних новостей во Флориде, как на Среднем Западе). Жизнь во Флориде была незнакома и нова; я часто общалась с Генри по вотсапу, хотя мы старались не вспоминать детали того, что сделали в Мичигане. Он сказал полиции, что просто спускался по склону Стивенс Пасс, когда обрушилась лавина. Генри настаивал, что совершенно не знал о том, что дети из его родного города, включая меня и Трея, были в тот день на том же склоне горы, что и он.

Генри посчастливилось выехать из Мичигана без наказания за помощь и укрывательство беглецов, так что первым дело он решил уехать со Среднего Запада. Уверенный в том, что отомстил за смерть Оливии, он стал преподавать большой теннис на роскошном курорте на юге Франции. Генри рванул, как он надеялся, в путешествие всей его жизни, с твердым намерением продолжить осенью учебу в Северо-Западном университете. Я ничего не сказала Генри о последнем разговоре с Кирстен и молилась, чтобы она сама не позвонила ему. Я расценивала это как своего рода милосердие, а не ложь, позволяющее ему насладиться временем во Франции, не обременяя подозрениями Кирстен о том, что проклятье тем или иным образом оставалось активно.

Это довольно странно, но, пережив вместе лавину и приняв участие в игре «Легкий как перышко, холодный как мрамор», мы с Черил стали еще более близкими подругами, чем раньше. Тщательно подбирая слова, мы делились друг с другом кошмарами – быть заживо погребенными в снегу. Черил была довольно благоразумна, чтобы не спрашивать меня о маятнике, который я использовала в игре с Вайолет (я все еще боялась, что родители читали мои соцсети). Осенью случилось много такого, о чем я жалела: я плохо обращалась с Черил и обесценивала ее дружбу, в то же время согласилась сыграть в «Легкий как перышко, твердый как доска» на дне рождения Оливии, когда Вайолет это предложила. Черил была лучшей подругой, о которой только можно было мечтать, и я знала, что не скоро забуду об этом.