Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Страна, забытая богом искусства, – не знаю, насколько это справедливо, но, черт побери, растить любое искусство в новой стране – когда-то колонии, теперь независимой, но еще нетвердо вставшей на ноги – это ужасно медленное и неверное дело. Здесь есть хорошие политики – ум острый как бритва, – а Маккензи Кинг (премьер-министр, он только что умер, на случай если ты не знаешь) был таким старым лисом, что даже Дизраэли мог бы у него поучиться, но представления об искусстве имел самые примитивные и считал «Когда придет зима» [63] величайшим романом всех времен и народов. [2] Но за исключением политики, бизнеса и спорта, здесь не ценят практически ничего. Письмо Кит Джонс, которое ты цитируешь, – где она пишет, что ее муж, великий психоаналитик, назвал канадцев «презренным родом, погрязшим в мещанстве, совершенно некультурным, очень грубым, набожным, с узкими взглядами», – следует делить на его собственный опыт прямо перед Первой мировой (как ее теперь называют в газетах), когда он оскорбил нравственность жителей Торонто своим открытым сожительством с Ло. (Помнишь Ло? Что это вообще было?!) [3] Конечно, не то чтобы сами канадцы не держали любовниц, но у Эрнеста не хватило чувства приличия скрывать свою связь, как поступают они, и казалось, что он это делает из принципа. У него нету правильного ощущения греха, и это не нравится канадцам. Вероятно, потому они Эрнеста и выгнали; и скорее всего, к лучшему, поскольку он теперь, кажется, большая шишка на Харли-стрит и занимает при Фрейде ту же должность, что Петр занимал при Христе, хоть его и нельзя назвать самым любимым учеником. [4] Канада вовсе не так ужасна, как утверждает Эрнест; она просто по развитию искусства отстает лет на 30, а то, что он пишет про мещанство, некультурность, набожность и узкие взгляды, точно так же относится к Ноттингему и десятку других мест, которые мы знаем и которых избегаем. Но как бы то ни было, скульпторам приходится тяжело. Я время от времени продаю несколько гравюр, но выручаю за них немного. Впрочем, вряд ли дома за них дали бы больше. Мой талант невелик, а здешние жители думают, что 50 долларов – огромная цена за оттиск.

Да, с доктором и конюшней все устроилось отлично. Мы за ним часто подглядываем, и я дам тебе полный отчет чуть позже.

Но пока что мы по уши увязли в соседней церкви, на чьей земле стоит наш дом. Да, дорогая, мы стали настоящими церковными мышками – не потому, что у нас внезапно случилось размягчение мозгов или что-нибудь в этом роде, но потому, что там просто потрясающий причт!

Церковь Святого Айдана ужасно Высокая, там совершенно замечательная музыка, а Декурси-Парри, тамошний регент, – талантливый композитор. Мы еще не познакомились с ним поближе, но питаем надежду. Его правая рука и руководитель алтарного хора (григорианские песнопения почти как в Солемском аббатстве, представляешь?) – некто Дарси Дуайер, [5] с которым мы сильно подружились; люди, которых он приводит к нам домой, – лучшее общество из всех, с кем мы успели познакомиться после приезда. Но самая большая шишка в приходе Святого Айдана – на самом деле шишка очень скромная – зовется отец Ниниан Хоббс; он очаровательный старичок и отмахивается от любого предположения, что он чем-то замечателен. Я бы назвала его святым, если бы не один момент, о котором расскажу позже. Но Père Хоббс раздает бедным все, что имеет, – в буквальном смысле выуживает из кармана, где носит все наличные деньги в старомодном кожаном мешочке. Если денег там не оказывается, отец Хоббс выворачивает мешок наизнанку и благословляет нищего с улыбкой, прекраснее которой нет ничего на свете. Нельзя сказать, что он красавец. [6] Вставные зубы, очень явно фальшивые, запавший подбородок, и я думаю, что он сам стрижет себе волосы. Он боится женщин, и нам пришлось заманивать его едой, которую он немедленно раздает нищим. Он их зовет божьими людьми – совершенно как в романе Толстого! Зимой он бродит по темным проулкам, где спят бездомные; мне кажется, он знает каждый укромный грязный уголок на милю вокруг и по ночам обыскивает их с фонариком, и если находит бездомного, спящего на морозе, то притаскивает его к себе в дом при церкви и устраивает на ночлег у печки. Я пишу «его», но среди подопечных отца Хоббса множество женщин, в том числе совершенно явно сумасшедших.

Его правая рука – по должности, надо полагать, младший священник, но далеко не та клеклая вермишелина, какую представляешь при этих словах, – отец Айрдейл, а для нас теперь Чарли. Он так же всецело стоит обеими ногами на земле, как отец Хоббс витает в облаках; он управляет всем, режиссирует церковные действа, что твой Рейнхардт [64] Макс Рейнхардт (1873–1943) – австрийский режиссер, актер и театральный деятель, с 1905 года и до прихода к власти нацистов в 1933 году возглавлял Немецкий театр в Берлине. В 1920 году организовал первый Зальцбургский фестиваль. После аншлюса работал в США, где поставил, в частности, киноверсию «Сна в летнюю ночь». Вошел в историю сценического искусства как новатор театральной техники: среди излюбленных приемов – вращающаяся сцена, перенос авансцены в зрительный зал, отказ от рампы, разделяющей актеров и публику. , и не позволяет злоупотреблять благодеяниями отца Хоббса свыше той меры, какую может вынести святой. Потому что Чарли абсолютно уверен, что отец Хоббс подлинно святой, и в любую минуту ожидает, что тот начнет творить чудеса. Чарли просто ангел по отношению к старику, и мы этим очень восхищаемся. Мы посылаем в дом священника еду как можно чаще, стараясь подгадать по времени, чтобы Чарли успел подать ее на стол прежде, чем отец Хоббс созовет бедных и нуждающихся: ведь они съедят все и не насытятся. О Барбара, как хорошо я теперь понимаю слова Христа, что бедных мы всегда имеем при себе! И какие они скучные, эти бедняжки бедные!