Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Нет, не сказал бы. Но не явилась ли моя нечувствительность к этому чрезвычайно необычному переживанию результатом личной обиды? Когда отец Хоббс упал, я немедленно бросился на помощь. Я думал, что поборол этот условный рефлекс, реакцию пожарной лошади на сигнал тревоги, но, видимо, все же нет. В конце концов, я знаком с Хоббсом, я чрезвычайно уважаю его, я сосед, я врач – почему же мне не броситься на помощь, если ему явно стало плохо? Но Чарли Айрдейл отмахнулся от меня. Будь это любой другой священник, возможно, дело обернулось бы по-иному, но мы с Чарли через столько прошли вместе – не в последнюю очередь через тот мрачный час, когда его оперировали без анестезии и я пытался отвлечь его, читая «Золотую легенду». Не находись мы именно в таком положении – Чарли у алтаря, а я вне алтарной ограды, – я бы велел ему не глупить и сделал бы все, что мог, для умирающего. Может быть, я оказался Симоном волхвом, ложным волшебником, а Чарли преградил мне путь, как святой Петр, творец истинных чудес? Как бы там ни было, мне запретили вступить в святая святых. В моем волшебстве не нуждались. Я разозлился.

Однако моя профессиональная магия понадобилась позже: Чарли послал диакона и тот перехватил меня у выхода из храма с просьбой осмотреть тело и засвидетельствовать, что старый священник в самом деле умер. Звучит глупо, но так требуется по закону. Я действовал по возможности обстоятельно и осмотрел тело настолько внимательно, насколько можно было, не нарушая правил приличия, а затем выдал необходимое свидетельство о том, что Ниниан Хоббс действительно умер от остановки сердца. Но почему? Чарли знал ответ. От невыразимого блаженства, что снова совершает евхаристию у столь знакомого алтаря в столь торжественный день.

Я полагаю, от блаженства можно умереть, хотя примеры этого в медицинской литературе немногочисленны.

Хью не присутствовал при великом событии, а потому хотел вытянуть впечатления из меня. Пэнси, как явствует из ее письма, приставала к Хью, требуя, чтобы он исполнил свой долг журналиста и растиражировал рассказ о случившемся. Но Хью для этого был слишком хорошим журналистом.

– Я принадлежу к старой школе, – сказал он. – Моя работа заключается в том, чтобы описывать факты в той мере, в какой мне удалось их обнаружить, предоставляя читателю самому делать выводы. Создавать святых – не мое дело. Я упомяну, что многие прихожане считали отца Хоббса святым человеком и уверены: смерть у алтаря стала эффектным завершением прекрасной жизни. Но своего мнения я высказывать не буду.

Я не мог с этим смириться:

– Хью, когда тебе нужно, ты излагаешь свою личную точку зрения и подгоняешь под нее свои истории свыше всякой меры. Вы, журналисты, вечно притворяетесь, что беспристрастно излагаете факты, и это вранье было бы тошнотворным, не будь оно смешным.

– Это называется «рупор общественного мнения»; так поступать диктует философия журналистики, которой непосвященному не понять. Вы, врачи, интересуетесь мелкими подробностями; мы, журналисты, рисуем картину в целом. И вообще, как, по-твоему, это будет выглядеть, если завтра я провозглашу его святым, а послезавтра коронер объявит, что он умер от алкогольного цирроза печени?

– Коронера не будет. Я выдал свидетельство о смерти, и больше ничего не нужно. Но как перед Богом, я жалею, что не потребовал его вставные челюсти.

– Я на них и без того уже насмотрелся. А ты что, хотел проверить, нет ли на них где-нибудь клейма «Сделано в Японии»?

– Ты чрезвычайно неуважителен. Журналистика покрыла твою душу жесткой бурой коркой. Нет, я всего лишь хотел бы провести анализ – не прилипло ли к ним что-нибудь.

– Ого! Что ты подозреваешь?

– Я ничего не подозреваю. Но возможно, мне удалось бы установить причину смерти чуть более интересную, чем остановка сердца. Ведь «остановка сердца» просто значит, что оно перестало биться.

– Я знаю. Но у тебя какие-то подозрения?

– Нет. Только профессиональное любопытство. Я не люблю подписывать официальные документы только потому, что мне кто-то приказал.

– Чарли? О да, он может быть безапелляционным. А как ты думаешь, он станет настоятелем Святого Айдана вместо покойного отца Хоббса? Если да, то в ближайшее время нам скучно не будет. Чарли не намерен сносить штучки архидиакона. Ты слышал его проповедь о церемониях? Он швырнул те же самые Тридцать Девять статей прямо Алчину в лицо. В этом один из лучших моментов англиканства: оно позволяет сидеть на двух стульях. Я против этого ничего не имею. Хорошая вера должна предоставлять значительную степень свободы. Но теперь мне нужно заняться статьей, несущей обывателям Торонто великую весть – что среди нас умер святой. Я полагаю, редактор решит, что она заслуживает трех дюймов на одной из самых скучных внутренних страниц. Так что не жди передовиц и фото.