Наташа Михлин - Это внутри

Март 2018 — Октябрь 2018

Вначале была тьма. Окутывала и качала, укрывала в самой своей сути. Он сам был тьмою. Был никем и ничем, без времени и места, а значит — в центре «никогда».

И стал свет.

Свет впился в него, клещами, цепкими лучами вытаскивал наружу. Свет был легок и ясен, но и безжалостен. Он поспешно попытался скользнуть назад, в привычное «ничто», но не пускала струна, звенящая внутри. Звон на миг стал оглушительным, затем распался на отдельные звуки. Быстро-медленно… Звук и ползвука… Снова и снова. Это необъяснимо успокаивало.

Он позволил свету влиться внутрь. Серовато-белая полоска делила вселенную на неравные части. Мерное биение ушло на второй план, и в мир хлынули иные звуки — мелкие, пронзительные, как россыпь ярких точек, и низкие, медленные, сплетающиеся друг с другом, тревожащие что-то глубоко внутри. Инстинкт заставил его среагировать, серая полоска сдвинулась и канула, сменившись мешаниной цветных образов.

— Он приходит в себя. Я введу еще дозу, а ты позови доктора.

Короткая боль заставила внезапно ощутить тепло и холод, чьи границы пролегали по краю сознания. Мир вокруг быстро обретал четкость. Цветные огоньки, линии, формы, пока еще безымянные, и оттого — пугающие, заставили широко раскрыть глаза и дернуться.

— Тихо-тихо, парень, не буянь.

Жесткое прикосновение, от которого невольно хочется отпрянуть, но некуда — повсюду свет. Он опустил взгляд и увидел бескрайнее белое поле и пальцы. Светлые, почти как все остальное вокруг. На мизинце темнела метка. Смех, мелькание фонарей за мокрым окном, едкий дым и красный огонек. «Дай затянусь…» Громкое ругательство, чей-то смех и обжигающая короткая боль.

Он поднял руку, чтобы рассмотреть ее получше, звякнула цепь, в запястье врезался холод. Холод мгновенно проник под кожу, растекся внутри, пронесся по венам, словно крик.

«Нет… Не… могу…»

Холод и боль — ничто, он ощущал, как тело бьется в попытке сбежать от возвращающегося сознания. Может быть, хоть где-то остался хоть клочок спасительной тьмы?!

— Он себе так иглу вырвет… подержи.

Вновь прикосновения: грубые, горячие — на плечах, и совсем иные, прохладные, словно извиняющиеся — на сгибе локтя.

— Поспи-ка лучше, Джерри.

Второй раз тьма отступила куда охотнее. Серая грань мира превратилась в объемный угол пространства, а звуки сразу обрели понятный источник. Он медленно поднял руку и отвел волосы от лица. На запястье багровела полоса.

— Хочешь пить? Джереми?

Он медленно моргнул. Джереми. Слово набросило сеть на раздробленные отражения, в которых он плавал и стянуло в единое целое.

Пить.

Это слово отдалось внутри, особенно в горле. Джереми невольно облизнул сухие губы и перевел взгляд выше. Женщина стояла прямо над ним, держа в руке переливчатый прозрачный предмет. Он не мог вспомнить названия, но знал, что там, внутри — самое необходимое. Женщина чего-то ждала, затем вздохнула и склонившись, помогла Джереми приподняться.

— Опять сняла наручники?

Низкий голос принадлежал мужчине. Резкий тон говорившего заставил Джереми поперхнуться водой и закашляться.

— Ты напугал его, — укоризненно проговорила женщина, и вынув из кармана чистую салфетку, промокнула грудь Джереми. — Посмотри, мальчик совсем слаб, к чему эти меры… Да и я здесь.

— Ты словно первый день работаешь, Клэр, — насмешливо бросил мужчина.

Его руки были горячими и жесткими, как тиски. Он перевернул ладонь Джереми, вогнал в зеленоватую наклейку иглу. Несколько продолговатых прозрачных емкостей наполнились красным. Джереми почему-то больно было смотреть на этот цвет. По белой ткани расплылось красное пятно, он судорожно вздохнул.

— Не бойся, — шепнула Клэр.

— Это ты мне или ему? — ухмылка перекосила лицо мужчины. — Будь осторожна, — сказал он, толкая металлическую тележку к двери. — И надень наручники. «Опасные» непредсказуемы.

Комната была просторной — два раза можно лечь вдоль и полтора — поперек. Наверху — полотно плотной шторы. Мигающие приборы исчезли, остались лишь мягкие квадраты на стенах, в щели между которыми так приятно засовывать пальцы, они сжимают и держат их, словно не хотят отпускать. Лежа на полу можно разглядывать в блестящей ножке кровати волны света, искаженные до тонких линий предметы. Как спагеттификация… Джереми засмеялся, закрыв лицо ладонями. Странные образы и понятия приходили из ниоткуда, чаще всего приносили тревогу. Но это слово было забавным.