Клайв Баркер - Сияние во тьме [сборник litres]

– Здрасьте, миссис Лейтон!

Однако и крошечная гостиная, и кухня оказались пусты. Корабельные часы на каминной полке тикали лишь для самих себя и для Джеральда. Гигантская меховая шуба миссис Лейтон лежала на кресле-качалке, будто парус из шкуры какого-то животного. В камине слабо горел огонь, вспыхивая и деловито потрескивая. В кухне на газовой плите стоял чайник, а на столешнице единственная чашка ждала, когда ее наполнят водой. Он выглянул в узкий коридор, который вел в спальню.

– Миссис Лейтон?

Ни в коридоре, ни в спальне никого не было.

Он уже хотел вернуться на кухню, когда раздалось громкое хихиканье. Мощный, лихорадочный смех, который нельзя сдержать, из тех, что стоят закупоренными на протяжении лет и веков, как вино. (У Эдгара А. По есть рассказ и о вине [10].)

Хихиканье переросло в раскаты хохота. Они доносились из-за последней двери, которая находилась справа от кровати Джеральда. Из чулана для инструментов.

по яйцам побежали мурашки как в старшей школе старая сука она смеется она нашла его старая жирная сучища чтоб ее чтоб ее чтоб ее старая ты шлюха ты делаешь это потому что я отошел ты старая сучища шлюха кусок дерьма

Он одним шагом достиг двери и распахнул ее. Она сидела в чулане рядом с маленьким обогревателем, задрав платье над коленями, похожими на дубовые пни, – чтобы можно было скрестить ноги. И держала его рукопись, казавшуюся совсем крошечной в ее обрюзгших руках.

Кругом ревел и грохотал ее смех. Джеральд Нейтли увидел перед глазами разноцветный взрыв. Она была слизняком, червем, гигантской ползучей тварью, которая эволюционировала в подвале тенистого домика у моря, темным жуком, принявшим гротескную человеческую форму.

В тусклом свете из окна, затянутого паутиной, ее лицо превратилось в луну, висящую над кладбищем, изрытую бесплодными кратерами глаз, с рваным разломом от землетрясения на месте рта.

– Не смейся, – скованно сказал Джеральд.

– О Джеральд, – проговорила она, не унимаясь. – Это такой плохой рассказ. Понимаю, почему у тебя псевдоним. Это… – Она утерла выступившие от смеха слезы. – Это омерзительно!

Он скованно двинулся к ней.

– Я у тебя вышла недостаточно большой, Джеральд. И это проблема. Я слишком велика для тебя. Может быть, По, или Достоевский, или Мелвилл… но не ты, Джеральд. Не ты. Не ты.

Она рассмеялась снова – огромными, невыносимыми взрывами звука.

– Прекрати смеяться, – скованно сказал Джеральд.

Чулан для инструментов, в стиле Золя:

Деревянные стены, сквозь которые пробивались редкие лучи света, окружали кроличьи ловушки, развешенные по углам; пару пыльных снегоступов с развязанными ремешками; ржавый обогреватель, мерцающий желтыми огоньками, похожими на кошачьи глаза; грабли; лопату; садовые ножницы; старый зеленый шланг, свернувшийся, как уж; четыре лысые покрышки, сложенные, будто пончики; ржавый винчестер без затвора; двуручную пилу; пыльный верстак с гвоздями, шурупами, болтами, шайбами, двумя молотками, рубанком, сломанным уровнем, разобранным карбюратором, когда-то сидевшем в кабриолете «Паккард» 1949 года; воздушный компрессор в четыре лошадиные силы, выкрашенный в синий электрик, воткнутый в удлинитель, тянущийся в дом.

– Прекрати смеяться, – снова сказал Джеральд, но она продолжала раскачиваться, держась за живот, и рукопись трепыхалась от ее хриплого дыхания, будто белая птичка.

Его рука нашарила ржавый винчестер, и он рубанул ее им, будто топором.

Большинство рассказов в жанре хоррор имеют сексуальный подтекст.

Простите, что врываюсь с этой информацией, но чувствую, что должен расчистить путь для ужасного завершения этого произведения, которое (по крайней мере с точки зрения психологии) представляет собой ясную метафору моей боязни импотенции. Большой рот миссис Лейтон символизирует вагину, а шланг компрессора – пенис. Ее женская туша, огромная и подавляющая, – это мифическое воплощение сексуального страха, в той или иной степени живущего в каждом мужчине, – страха, что женщина поглотит его своей полостью.

В произведениях Эдгара А. По, Стивена Кинга, Джеральда Нейтли и других, кто прибегает именно к этой литературной форме, мы находим запертые комнаты, подземелья, пустые особняки (все – символы утробы); сцены погребения заживо (сексуальная импотенция); мертвых, восставших из могил (некрофилия); гротескных чудовищ или людей (выраженный страх полового акта); пытки и/или убийства (полноценная альтернатива полового акта).