Борис Конофальский - Нечто из Рютте [litres]

– Жгите ее, господин.

– В ад ее гадину, в геенну!

– Так тому и быть, – произнес коннетабль Рютте.

Вернее, бывший коннетабль.

Священник уже встал с земли, кинулся к солдату, надеясь успеть уговорить его:

– Не вправе вы это делать, не вправе.

– Ты мне это уже говорил, – ответил Волков, подходя к костру, – если таких, как ты, слушать – зло победит. Впрочем, ладно, послушаю тебя.

Поп опять попытался что-то ему сказать, но солдат отпихнул его и заговорил с Франческой:

– Тут наш поп просит за тебя – может, ты хочешь что-то сказать, покаяться перед людьми, просить прощения или пощады. Если хочешь – говори.

Франческа подняла голову. Все на площади затихли, стояли, прислушивались.

А она еще раз обвела всех взглядом и заорала:

– Будьте вы все прокляты, прокляты! А особенно ты, – тут она даже плюнула в сторону солдата.

– Господи, несчастная, уймись, – умолял ее поп.

Но она не унималась, продолжая орать:

– Проклинаю тебя, все из-за тебя, сын портовой шлюхи…

Дальше солдат слушать не стал, а ткнул ей факелом в лицо как следует, и она замолчала на полуслове.

– Жгите ее, господин, – кричали люди, – в пекло ее! Пусть летит к своему сатане!

– А я ведь тебе предлагал жизнь, – сказал солдат. – Ну что ж, сама выбрала – гори, тварь.

Хворост занялся сразу – видно, был полит чем-то, полетел дым тонкими струйками, побежали по вязанкам быстрые рыжие языки.

– Господи, Господи, – причитал отец Виталий, – прости их, не ведают, что творят.

– Будь ты проклят! – ревела женщина, пытаясь вырваться из пут, что притягивали ее к столбу. – Будь ты проклят!

– Хватит, – сказал солдат, – никого ты не проклянешь, проклятые проклясть не могут.

А по подолу платья Франчески уже струились белые дымки, а пламя уже забралось на верхние вязанки хвороста.

– Ладно, – вдруг закричала женщина, – ладно, я скажу тебе все, скажу.

– Что ты мне скажешь?

– Денег в ларце не было.

– Врешь!

– Клянусь, не было, не было. – Тут первый язык пламени вспыхнул на ее платье. – А-а-а-а… не было денег, не было. Клянусь, клянусь.

– Ну и черт с ним, – отвечал Волков и кинул факел в огонь.

– Я скажу тебе, где меня будет ждать госпожа… Пожалуйста, отвяжи меня… Я умоляю…

– Плевать мне на твою госпожу, не говори мне ничего! – крикнул ей солдат.

– Они с ла Реньи поехали в Ренну.

– К еретикам подались, значит.

– Отвяжи меня, ты же обещал. Отвяжи! – Платье на ней вспыхнуло, а за ним вспыхнул и клок волос, что был снизу. – Отвяжи, я тебе все сказала! – орала Франческа.

– Поздно, – ответил Волков, но тут же выхватил меч и быстро и точно ударил женщину в сердце, она даже не успела и вздоха сделать, лишь одно мгновение смотрела на него изумленно, а потом уронила голову на грудь. Ее волосы охватило огнем.

Поп упал на колени и молился, а солдат спокойно вытер меч о сапог и вложил его в ножны, сел на коня и сказал:

– Прощайте, добрые люди Рютте.

На площади гудел огромный костер, вокруг стоял народ, тут же молился священник, а он выехал из деревни и у замка встретил монаха Ипполита, который сидел в телеге с его вещами, и Ёгана, тот был верхом и в поводу держал лошадей господина.

– Сыча видели? – спросил солдат.

– Они с Агнес уже побежали к мосту, там будут нас ждать.

Волков кивнул, говорить ему больше не хотелось. Так они и доехали до моста, где и нашли Сыча с девочкой. Агнес с радостью залезла в телегу и была возбуждена, оглядывалась вокруг, смотрела на деревню свою. Наверное, прощалась с ней. Сыч сел на коня.

– Ну, с Богом, – сказал солдат.

Он даже не повернул голову, чтобы глянуть в последний раз на Рютте, видеть он ее не мог.

И тут Агнес крикнула:

– Стойте, бежит за нами кто-то! Рукой машет.

Ничего и никого хорошего солдат не ждал, он подумал, что это не все его неприятности на сегодня, и повернулся. Но когда разглядел того, кто бежал за ними, – обрадовался.

Это была Брунхильда. Она, выбиваясь из сил, бежала и, когда была совсем радом, перешла на шаг, а подойдя, с упреком сказала:

– И что ж со мной никто попрощаться-то не захотел?

Сказано это было с вызовом, и глядела она на Волкова.

Тот только улыбнулся в ответ и промолчал.

А Брунхильда глянула на Сыча и добавила:

– А ты, женишок, так и вовсе в любви клялся, а сам бежать…

– Так я…

– Да ладно уж, не оправдывайся, – произнесла девушка и полезла в телегу, – с вами я поеду, в город. А ну-ка подвинься, худоба, – сказала она Агнес, – ишь, за двоих сидит.