Линдси Карри - Царап-царап [litres с оптимизированной обложкой]

– Одной женщине надо было в туалет, поэтому я осталась в автобусе. – Я не стала говорить ему про тень, шёпот и стуки.

– Молодец. Как только она выйдет… – папа указал на стайку пассажиров, делавших селфи у главного входа, – мы можем отправляться. – Он слегка склонил голову и сдвинул брови. – Всё нормально? Ты такая бледная. Опять укачало?

– Да, – ответила я, надеясь, что папа ни о чём не догадается. Но я побледнела не потому, что меня укачало. Я побледнела, потому что женщина в мантии застала меня врасплох, и мне было немного страшно. – Всё будет нормально. Мне уже лучше.

Папа весело поднял вверх два больших пальца. Дверь туалета распахнулась, и оттуда появилась женщина в мантии.

– Уф! Так-то лучше. Когда в следующий раз буду охотиться на привидений, вместо большой чашки кофе возьму кофе латте.

Они с папой рассмеялись, как будто ничего смешнее на свете не было. Мне ужасно хотелось, чтобы сиденье разверзлось и поглотило меня. Всё что угодно, только бы покончить с этой экскурсией. Я знала, что меня ждёт ужасная ночь, но такого я не ожидала. Я бы за что не призналась в этом папе или кому-то ещё, но неприятное чувство в желудке – не просто съеденный на ночь буррито, устроивший внутри вечеринку. Это был страх.

Когда все снова вернулись в автобус, папа объявил, что следующие несколько остановок мы проедем мимо. Мы проехали мимо отеля «Конгресс», где якобы обитало привидение, подождали появления Женщины в красном в отеле «Дрейк», а затем проехали мимо места, где, по мнению папы, умерла настоящая Воскресшая Мэри. Когда папа объявил о последней остановке, пассажиры были так возбуждены, что перекрикивали друг друга. В автобусе стоял оглушительный шум. Я зажала уши и напомнила себе, что моя работа почти закончена.

– Наша последняя остановка – мавзолей Кауча, – проникновенным голосом объявил папа в скрипучий микрофон. – Не забудьте в автобусе свои фотоаппараты. Вам захочется это снять.

Меня охватило волнение. Я впервые увидела мавзолей Кауча, когда мне было около девяти лет. Мама взяла меня с Сэмом в парк на пикник. Тогда я этого ещё не знала, но маленькое каменное строение с осыпавшимися углами и чёрной изгородью было последним захоронением, сохранившимся с тех пор как территория Линкольн-парка была занята городским кладбищем. Оно напоминало дом, но вместо двери там была толстая металлическая плита. Никакой дверной ручки. Никакого замка. Никаких окон. Ничего, кроме единственного слова, вырезанного в бетоне над дверью, – Кауч.

Неужели внутри действительно хоронили людей? Почему мавзолей был только один? Что означало «Кауч»? В моём девятилетнем мозгу один за другим возникали вопросы. Тогда я ещё не знала, что однажды мне придётся бродить там в темноте.

Автобус снова остановился. В темноте виднелся мавзолей. Дверь со стоном открылась, и пассажиры в сопровождении папы промчались мимо меня. Они были не просто взволнованы. Они как будто сошли с ума.

Теперь я знала это наверняка – все эти люди выжили из ума.

Пока мы с трудом пробирались по намокшей траве к надгробию, я мысленно похвалила себя за то, что надела ботинки. За оградой с одной стороны парка проносились машины, а с другой стороны виднелись тёмные окна исторического музея Чикаго. Было так странно видеть могилу прямо посреди города. Как в старой игре из «Улицы Сезам» – «Что здесь лишнее?» Я была совершенно уверена, что даже двухлетний ребёнок мог бы догадаться.

Папа знаком попросил всех собраться вокруг него. Я держалась позади и слышала его, но при необходимости могла быстро добежать до автобуса. На этот раз я трижды проверила сиденья и туалет, чтобы на сто процентов убедиться, что внутри никого нет.

– Самое странное в этом мавзолее то, что мы не знаем, кто именно здесь похоронен! – В темноте замелькали вспышки фотокамер. Ветер донёс шелест разворачиваемой обёртки леденца от кашля. – Мы вообще о нём многого не знаем. И неудивительно, потому что никто никогда не был внутри.

Я удивлённо прищурилась. Зачем городские власти оставили мавзолей у всех на виду, если даже не знали, кто в нём похоронен? Он мог вообще оказаться пустым. И только зря занимал место.

Папа заметил моё удивлённое лицо.