Петернелл ван Арсдейл - Пожиратели душ

Хижина была так мала, что оказалось достаточно податься вперед и протянуть руку. На камне лежал не один предмет, а целых два. Алис нащупала их пальцами и схватила.

Первым предметом оказался маленький острый нож с деревянной рукояткой, вырезанной вручную.

Вторым – тяжелый железный браслет с выгравированным номером 9.

Послышалось хлопанье широких крыльев и глухой стук, как будто на крышу села тяжелая птица. Алис бросила нож и браслет на пол, потом поглубже забралась под шкуры, натянула их до самых глаз, сжала в кулаки ледяные пальцы и сунула их под голову. Ее колотило; стоило моргнуть, и глаза не желали открываться снова, но девушка пересилила себя, потому что в хижине кто-то был.

Прямо напротив нее, так близко, что можно было потрогать, – если образ вообще можно потрогать, – сидела женщина, явно мать. А рядом – коза и две девочки. Коза вздохнула и пристроила морду на кучку сена. Женщина смотрела в огонь. Девочки положили головки матери на колени и смотрели только друг на друга. Она взялись за руки и крепко держались.

Девочки были зеркальными отражениями друг друга, и все же Алис узнала обеих. Вот Бенедикта. А вот Анжелика. Они соединили руки и сердца. Еще до того, как жизнь разрушилась. Когда еще возможен был выбор. Алис закрыла глаза и заснула.

Отец велел Матери и Алис залезть в фургон. Потом прищелкнул языком, дернул поводья, и старая ломовая лошадь потянула за собой повозку.

Уже смеркалось. Алис знала, хотя никто ей не говорил, что они опаздывают, очень опаздывают, что вот-вот закроют ворота Ограды и им грозит остаться снаружи. Она сидела в глубине фургона и смотрела на убегающую назад дорогу. А потом повернула голову и увидела: впереди на козлах только Отец, Матери нет.

– А где Мать? – спросила Алис.

Отец оглянулся. Взгляд его был неподвижен.

– Наверняка где-то позади.

Алис обернулась и начала всматриваться в темноту, еще более густую и непроницаемую, чем впереди, потом снова повернулась к широкой спине Отца в черном плаще:

– Останови фургон, нужно вернуться за ней.

Алис показалось, что воздух стал вязким, – так долго ее голос доходил до Отца.

Фургон остановился, Алис спрыгнула вниз и на бегу принялась звать Мать. Она мчалась, не чуя под собой ног, – сначала через поле, потом слева показался лес, такой глухой и темный, что она видела только деревья на опушке. Но где-то в глубине чащи мелькало белое пятно, и Алис разглядела Мать в ночной рубашке. Она побежала к ней, но путь постоянно преграждали деревья, а Мать почему-то не слышала ее и, вместо того чтобы приближаться, уходила все дальше и дальше.

А потом среди обычного леса появились другие деревья – женщины с потоками длинных волос, стекающих вниз по плечам. В их кудрях запутались листья. Женщины стремительно плыли сквозь чащу, намного быстрее, чем бежала Алис, и никогда не спотыкались о корни. А потом все эти женщины повернулись к Алис, и она увидела у каждой из них собственное лицо. Только ее лицо, снова и снова. Мать тоже увидела женщин и повернулась к Алис. В темных глазах застыл вопрос. Алис хотела позвать Мать, но из горла не вылетало ни звука. Тогда те, другие, которые были Алис, окружили Мать, и она пропала из виду, потому что ее поглотило море Алис с листьями в волосах.

Когда Алис проснулась, огонь уже погас, и в хижине было холодно. Сквозь щели в ставнях пробивался слабый, водянистый свет. У нее отсырели волосы, сорочка прилипла к телу. Лоб пылал, и, когда она села, голова немедленно налилась болью. Нужно идти, иначе она умрет тут, а ей, кажется, совсем не хочется умирать. Может, удастся продвинуться еще немного вперед.

Алис зазнобило, и она торопливо начала одеваться. Платье и пальто вполне просохли, хоть и не сохранили тепло огня. Вот бы еще нашлась сухая сорочка. А в этой, когда Алис полностью оделась, было неприятно, потому что сырая ткань липла к спине, груди и рукам. Она опустилась на корточки и открыла мешок, который собрала Инид. Прежде всего, она сунула внутрь нож и браслет, а потом вытащила завернутые в полотенце кусок хлеба, сушеное мясо и яблоко. Нужно поесть, думала Алис, она должна поесть.

Она слишком ослабела, чтобы чего-то бояться. Жар, казалось, притупил способность беспокоиться о том, что далеко, не прямо перед ней. А перед ней лежал хлеб. Она поднесла его ко рту, откусила и начала жевать. У хлеба был вкус пыли, и горло отказывалось его пропускать. Алис снова завернула его и убрала в мешок. Если она не в состоянии есть, то нужно хотя бы попить. Можно набрать в рот снега, он растает и получится вода. Алис забросила мешок за спину, натянула перчатки, обмотала горло шарфом и вышла из хижины. Полуденный свет был неярким. Она остановилась в нерешительности. Ветер продувал насквозь. Может, стоит остаться здесь еще на одну ночь.