Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

Маленький Алексей болтал ногами, сидя на скамье рядом с отцом. Тот несколько болезненно улыбался, мягко смотря на сына такими же серо-голубыми глазами.

– Ты моё единственное сокровище, Алексей.

Значит, он всё-таки любил.

Он не был потерян.

– Только я потерян.

Алексей прислонился спиной к холодным стеклянным дверям на балкон и вскинул голову к потолку, закрывая глаза. Впервые чувство ненужности и загнанности обожгли его так сильно. Всем, кого он когда-то осуждал, были представлены пути. И лишь у одного Алексея пути больше не было. Ни назад, в пустые гуляния в компании сослуживцев и их прелестных спутниц, ни вперёд – в те же самые вечера, но уже абсолютно бесцельные.

Он не остался один: на улицах по-прежнему ходили люди, где-то далеко сейчас спал Василий, прислуга отдыхала на первом этаже, Лизавета наверняка читала роман Дюма при свечах, в одном из московских домов Павел учился виртуозно тасовать карты, а приятный доктор, встреченный однажды при побеге из Петербурга, раскладывал на столе в детской только что купленные акварели, чтобы с утра порадовать дочь.

Алексей чувствовал, что если сейчас кто-то осмелится разорвать его грудь, там не окажется ничего. Крупные слёзы тихо заскользили по его щекам, совершенно того не стесняясь. Граф плакал третий раз в жизни и последний, но уже не от стихийной паники, а от осознания, что выйти из своего кабинета он уже не сможет.

Алексей опёрся на ручку шкафа, стараясь встать, но она лишь лязгнула и потянулась вниз – стекло дверей звонким каскадом осыпалось на его светлые волосы. Офицер терпеливо сжал губы и закрыл глаза, тяжело поднимаясь на ноги.

А может, жизни стоит дать третий шанс? Алексей взглянул на ковёр, усыпанный стеклом и увидел запретный белый конверт. В его памяти воскрес тот самый момент, когда он и нашёл это письмо в Петербургском доме.

Живите и помните…

Секунда. Две. Три.

– Умру и забуду!

С болезненным усталым воплем Алексей выбросил на пол ящики стола и нашёл в груде бумажных комков старый, полученный ещё на службе револьвер. Безбожно трясущимися пальцами офицер стал пытаться открыть барабан.

9 июля 1898 года

В нём одна пуля.

Всего одна.

Русская рулетка должна решить: так ли я удачлив, как мечтал мой отец?

В ней ты всегда побеждаешь.

Вот только кого: себя или тьму?

Василий, по многолетней своей привычке, поднялся с постели, чуть только стрелка часов прошла цифру 7. Он неторопливо умывался и одевался к утренней, наслаждаясь тёплыми лучами солнца.

– Василь Дмитриевич! – девушка из дома Ростовцевых чуть не пулей влетела в его квартиру. – Скорее, там…

– Что с Лексеем?! – Василий почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

– Я не знаю, я… – она глотала обрывки слов вперемешку со слезами.

В одной рубашке без пиджака Василий бросился к дверям, на бегу схватив девушку за руку. У парадной на Протопоповском переулке уже стоял экипаж, который встревоженный Василий гнал быстрее ветра. Он беззвучно молился, сжимая в руке маленькую руку попутчицы. Одними губами Василий умолял Господа, чтобы с Алексеем всё было в порядке, и он только вновь потерял сознание, ударился головой, что угодно.

– Василий Дмитриевич, миленький… – Иван схватил прибывшего за плечи.

Василий оттолкнул его и побежал на второй этаж, перепрыгивая ступени. Господи, пусть он будет в порядке.

– Господи, спаси и сохрани…

Оказавшись на втором этаже, Василий почувствовал животный страх и медленно подкрадывающуюся со спины пустоту. Всего на секунду он замешкался и вновь изо всех сил бросился к открытым дверям комнат. Спальня – пусто. Кабинет.

– О Боже…

Василий зажал ладонями рот, едва сдерживая крик. В окружении нескольких слуг возле упавшего стула лежал его Алексей, всё ещё удерживающий в руке револьвер. Василий рухнул перед ним на колени.

– Зачем?.. – он ловил ртом воздух. – Лексей, зачем?.. Я не… я…

Он поднял тело Алексея и прижал к груди, пачкая его кровью ладони и давая полную волю рыданиям.

– Василий Дмитриевич, пожалуйста… Оставьте… – слышал он со всех сторон.

Окровавленной рукой он отгонял от себя всех остальных, не давая даже приблизиться к нему. Василий даже не плакал, а вопил, прижимая мёртвого товарища к себе, будто надеясь, что тот очнётся.

– Зачем… – прошептал он, вытирая рукой нос и пачкая его кровью.

За окном послышалась суматоха, и мужики поспешили оттащить Василия в сторону. Ровным громким шагом по лестнице загремели ботинки, и на второй этаж прошли полицейские. Один из них недовольно оглядел комнату и остановил взгляд на полу.