Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

– Жарко же на улице, побудьте без них…

– Да как же я без перчаток, вы подумали?! Ладно, ничего страшного.

Алексей наконец успокоился, остановился в суматохе и выдохнул. И тут он прислушался: на улице уже во всю кипела жизнь, Вася вошёл с покрасневшими щеками, значит, там приятно греет солнце, и день хорош, раз у ворот нет экипажа – Вася прогуливался пешком из своего Протопоповского переулка, чтобы позвать товарища на обед.

– Василий Дмитриевич, а у Алексея Ивановича в саду дятел поселился. Хотите, покажу? – служанка выглядывала со стороны лестницы.

– Спрашиваете!

Василий чуть не бегом исчез из дома вслед за Настей. Алексей так любил в нём эту детскую восторженность всем, что происходит в мире, ведь у него самого такой черты, к сожалению, не было. Офицер каждый день благодарил Бога за такого товарища, способного растопить любые крепкие льдины не только в нём, но и в любом человеке. Больше он не воробушек, как тогда, восемь лет назад, но черствее и грубее Василий не стал: он с нежностью смотрел на Настю, выискивающую по яблоням дятла, обращался ко всей прислуге на "вы" и не осуждал Алексея за недавнюю неудачу с княгиней Волковой. "Обидно тебе, конечно, но зато ты не обжёгся там, где не нужно. Это ведь важнее", – говорил он.

– Вась, нашли? – Алексей опёрся на доску садовой беседки.

– Нашли, но он быстро улетел… – расстроенно опустила голову Настя.

– Красивый, – Василий кивнул Алексею. – Только какой-то пухлый, хорошо у вас кормят, видимо. Отобедаем?

– Конечно. Настя, передай, чтобы рано не ждали, хорошо? Да не крути головой, никуда он не улетел, просто прячется.

– Хорошо, Алексей Иванович. Я вам тоже потом покажу, когда покажется. До свидания, Василий Дмитриевич…

– До свидания, Настасья Фёдоровна, – он аккуратно поцеловал девушке руку, вгоняя ту в краску.

Василий шепнул ему на ухо: "Там действительно у тебя живёт дятел". Даже в ресторан он предпочёл добраться пешком, и Алексей своим непривычным согласием немало смог его удивить. Всю дорогу Василий наблюдал за товарищем: тот подставлял лицо солнцу, закрыв глаза, качал головой, слушая рассказ о склочном соседе, улыбался случайным уличным кошкам и излучал такую заинтересованность жизнью, которой в нём отродясь не было.

– Ты стал таким счастливым. Произошло что-то, о чём ты не предупредил?

– Знаешь, Вась, ты прав. Я счастлив. Я избавился от всего того бреда, что не давал мне спокойно жить уже долгие месяцы. А может, и годы, просто я успешно это игнорировал.

– Ты говоришь о своих видениях? – Василий поднял глаза, продолжая черпать ложкой дымящий суп.

– Скажем так, да. Называй, как хочешь, мне до них уже нет никакого дела, – Алексей совершенно забыл, что рассказывал Васе о своих "кошмарах". – Что ты смотришь на меня так?

Василий обеспокоенно и печально смотрел на Алексея. Что-то в нём стало совершенно иное, совершенно не похожее на всё то, что было в нём раньше. Какой-то нездоровый интерес, помешательский блик в глазах над абсолютно здоровой улыбкой.

– Вась, ну что ты глаза распахнул как котёнок брошенный?

– Боюсь я за тебя, Лексей. Не знаю только, почему. Ты совсем не свой стал эти месяцы, точно что-то серьёзное в тебе переменилось. Ты меня не осуждай, умоляю, но с тобой всё плохо.

– Вась, из тебя цыган, как из меня император. Я здоровый человек, впервые за пару лет душа не болит, чего ещё тебе нужно?

– Нужно, чтоб ты в порядке был. Что я без тебя делать буду?

– Другого искать будешь, кто брошенных котят принимать любит под крыло тёплое.

– Какой ты язвительный человек, подумать тошно. За него волнуются, а он…

– А ты единственный во всём мире, кому я нужен, Вась. Один единственный, других нет и не было никогда. Так что, не оставлю тебя, можешь и не надеяться даже.

– Только потому, что я о тебе забочусь? – Вася мягко улыбнулся, отставляя в сторону тарелку.

– Мелко берёшь, Вась. Люблю я тебя, что мне тут поделать. И шагу без тебя не ступлю, видишь? Знать, Бог меня с тобой свёл, чтоб я понял, что есть в жизни хорошее что-то. Знать, нужен я кому-то, ждёт меня кто-то. Знаешь, почему отец мой несчастлив был?

– Почему? – Василий грустно опустил голову.

– Жил один и умер один. Ни товарища, ни жены под боком. Не хотел он любить, Вась, сам не хотел.

– А ты же как? Всё-таки сын. Единственный.

– Да и Бог с ним, что единственный… Ты думаешь, умер он, я плакал? Плакал, Вась, да только оттого, что один на свете остался. Шестнадцать мне было, я стался сиротой, а ты мальчишкой по двору бегал. Четыре года прослонялся по миру, ждал, видно, когда подрастёшь. Дождался.