Максим Макаренков - Дни стужи [litres]

Атакующие успели залечь, снайперы не давали стрелку поднять голову, и отчаянным натиском порубежники с иноками смяли заслон.

Стрелка убила Ниула, она первая ворвалась на крыльцо. Рысью прыгнула через перила и вогнала клинок в открывшуюся на долю секунды шею. Клинок глухо стукнул в пол.

Оставшихся двоих закололи копьями, но и умирая они валились вперед, пытались дотянуться до врага, унести хоть кого-нибудь с собой.

Порубежники вышибли дверь и на плечах отступавших наемников ворвались в дом.

За Маришкой пришли сразу четверо. Двое отодвинули в сторону отца, прижали его, не давая дернуться, один стоял в дверях, а самый высокий, по-доброму улыбаясь, взял девочку на руки.

– Пойдем, деточка, пора.

Маришка боялась, ее бил озноб, в горле пересохло, комната плавала в какой-то мутной жиже. Ей хотелось уйти – пусть уносят, только не надо делать папе больно…

– Не волнуйся, с папой все будет хорошо, – улыбался ей высокий. – Ты его скоро снова увидишь. И захочешь его о многом спросить.

И он снова улыбнулся. На этот раз папе. Улыбнулся так, словно они с папой знали что-то такое, чего не знала она.

А мама даже не повернулась. Она так и лежала лицом к стене и только сильнее натянула одеяло, завернулась в него с головой.

Это было очень обидно, но Маришка ничего не успела сказать.

Большие сильные люди унесли ее из комнаты.

Теперь Стеклянному деду было хорошо. Он чувствовал, как из него исходит сила, сплетающаяся с силой других людей и чьей-то еще. Она все увеличивалась, и можно было больше не беспокоиться о стеклянных плоскостях, что дробились и впивались острыми осколками в тело, а самое плохое – ранили голову, делали внутри больно и плохо.

Он растворялся в силе, чувствовал, как она растет, превращаясь в чашу, куда должно было излиться нечто. Что-то такое, за границами понимания, что-то больше всех миров и пространств. Оно шло из-за таких пределов, о которых не слышал никто в этом мире.

И несло с собой нечто великое. Нечто настолько темное, что сердце замирало от страха, но страх этот был сладким и желанным, как запретная близость.

Что-то внутри еще сопротивлялось, но сладкий страх пересилил, и Стеклянный дед сдался, растворился в потоке силы, стал частью огромной чаши, поднявшейся через миры и пространства, готовой принять в себя Гостя, всю его мощь и суть.

Чашу, основанием которой должна стать маленькая девочка с пересохшими потрескавшимися губами.

Сени пробили словно тараном, клубок жаркой рубки вкатился в квадратный зал со сводчатым потолком, из которого направо и налево вели короткие коридоры. В конце коридоров виднелись массивные двери.

Здесь схватились врукопашную. Хрипели, падали, оскальзываясь на крови. Валили врага, били засапожными ножами, душили, резали.

Ниула крутилась волчком, взлетала над копошащимися на полу телами, рубила, била и в то же время следила за Иваном и Шаманом.

Сзади их прикрывали Стас и Федул.

Они не полезли напролом, вели вязальщиков по стене, обходя кровавое варево.

Иноки шли рядом. Григорий отрешенно смотрел перед собой, отбивая удары, словно отмахиваясь от досаждающих мух. Владимир прикрывал друга, рубился жестоко, пробивая дорогу сквозь схватку. Они побратимы в мирах, такие же, как Стас с Иваном. И, судя по всему, как Шаман с Ниулой.

– Налево! – бросил рыжеватый порубежник, кажется, Клим.

Но преследовать двух вражеских наемников, скрывшихся в левом ходу, оказалось невозможно. Оставшиеся на месте враги сомкнулись, перегораживая коридор, уходящий влево.

Схватка распалась, замерла.

Перемазанные кровью враги устало смотрели на преследующих их воинов. Семеро противников остались лежать на полу. Двое еще вздрагивали, другие лежали неподвижно, и было понятно, что они уже никогда не встанут.

– Может, уйдете? Добром отпустим, – прохрипел Федул.

Длинный мосластый мужик с перебитым носом пожал плечами:

– Сам знаешь, не можем.

– Знаю, – поудобнее перехватил тяжелый палаш Федул, – ну, извиняй.

Стас метнул топор. Тяжелое лезвие ударило мосластого над ключицей, с хрустом перерубая кость, и мужик, нелепо раскинув руки, завалился на своих бойцов.

Порубежники бросились в атаку. Схватка распалась на отдельные поединки, порубежники прорывали строй наемников, прижимали противников к стенам, чтобы освободить проход Ивану и Якуту.

Держались насмерть, и, даже получив нож в живот, не выпускали убийцу, обхватывая его руками, чтобы товарищ мог вогнать клинок в обездвиженного врага.