Дмитрий Тихонов - Чертовы пальцы (сборник)

Оставив у подножия столба несколько глиняных черепков, волховники уходят дальше. Один из богов провожает их полным ненависти взором. Впереди, чуть в стороне от дороги, на берегу извилистой, заросшей камышом речки, лежит поселение людей, воздвигнувших здесь этот столб. Туда и направляется диковинная троица.

Их замечают издалека. Над частоколом, опоясывающим всю деревню, поднимаются несколько любопытных вихрастых голов, следом вздымается раскатистый, многоголосый крик:

– Скоморохи! Скоморохи идут!

Ворота, покрытые резными изображениями обитателей небес и холмов, открываются. Недовольные внезапной суетой стражи хмуро рассматривают пришельцев. Старший, плечистый детина с клочковатой черной бородой и свежим синяком во всю левую скулу, достает из ременной петли боевой топор, остальные напряженно сжимают древки копий. Похоже, недобрые времена пришли в эти края, раз даже скоморохов встречают с подозрением и готовностью пустить в ход оружие.

Ингвар опускает голову, принимается внимательно изучать грязь, налипшую на носы его лаптей, Вадим опирается на посох, устремив бельма к небу, и лишь Хохотунья выдерживает взгляд украшенного синяком стражника. Наконец, пробормотав себе под нос нечто неразборчивое, тот кивает и опускает топор. Его глаза скользят по платью Хохотуньи, то ли изучая запечатленные на нем сцены, то ли пытаясь различить изгибы ее тела, скрытые складками ткани. Бороду прорезает щербатый оскал.

– Скоморохи идут! – вопят мальчишки, вьющиеся вокруг, сбегающиеся со всех сторон. Они довольны и счастливы, ведь сегодня прямо у них на глазах произойдет чудо.

Вадим, Хохотунья и Ингвар идут мимо крытых дерном жилищ, поднимающихся над землей едва ли на высоту человеческого роста, мимо загонов с косматыми козами, мимо ям с кострами на дне, над которыми коптится рыба, и пастушьих собак, спящих под навесами из еловых лап. Это богатое селение. В последние годы его миновали и голод, и мор, и грабительские набеги. В смехе детей, что увязались за скоморохами, в улыбках встречных мужчин и женщин нет страха, и лишь один седой старик, подслеповатый и наверняка глухой, испуганно отшатывается в сторону. Возможно, память нашептывает ему что-то, и шепот ее полон злых подробностей, от которых замирает сердце, а возможно, он просто понимает, что за все на свете нужно платить. За богатство, благополучие, покой – тем более.

Трое выходят к пустому пространству в середине деревни, где на невысоком холме без единой травинки возвышаются идолы. Новые, недавно вырубленные, выструганные из массивных березовых бревен, они сияют гладкими светлыми боками. Но лица – те же, что на столбе у перекрестка, и взгляды те же, и та же в них бесцветная тоска. Изображенным здесь богам давно уже нет дела до людей с их скорбями и страхами, они встречают пришедших безразлично, не вспоминая их, не узнавая.

Но волхв, ждущий у холодных кострищ перед идолами, узнает мгновенно. Он высок, и худ, и черен от солнца, и в длинные волосы его вплетены багровые ленты. Когда Вадим, идущий первым, останавливается в десятке шагов от него, волхв склоняет голову, а затем и сам склоняется в молчаливом, безрадостном поклоне. Значит, быть празднику. Значит, быть пиру!

Вадим, вскинув руки над головой, произносит здравицу. Привычные, всем хорошо знакомые слова – пожелания сил и долголетия, обильных пастбищ для скота и ясного неба для садов, удачной охоты и доброго урожая – разносятся над притихшим селением, и, кажется, даже птицы, сидящие на коньках крыш, прислушиваются к ним. Идолы тоже. Целый мир слушает, запоминает, мотает на ус. Он обязан подчиниться, весь без исключения: и облака, и деревья, и ветер, и дождь, и солнце, и люди. Слово Вадима для них – закон.

Когда все сказано, слепец вынимает из складок одеяния жалейку, простецкую, из тростника, с берестяным раструбом, прикладывает ее к губам и, зажмурившись, принимается наигрывать мелодию. Пронзительные, резкие звуки распугивают птиц на крышах. Ингвар опускает на лицо медвежью маску, а Хохотунья тут же обхватывает ему шею кожаной петлей, закрепленной на длинной бечевке, конец которой привязан к ее поясу. Горбун мычит и нелепо размахивает руками, затем опускается на четвереньки, изображая неуклюжего зверя. Детвора вокруг заливается смехом, звонко и радостно. Им невдомек, чем должно завершиться представление.

Хохотунья, широко улыбаясь зрителям, ведет Ингвара на поводке мимо них, тот потешно косолапит, заставляя даже взрослых смеяться. Только волхв суров и страшен. В глазах его стоят слезы.