Глеб Соколов - Попрыгунчики на Рублевке

— Алик Тоштаголов… Теперь понимаешь?..

— Ни черта! Хотя, постой… — Воздух на открытой площадке клуба «Подмосковные вечера» был насыщен запахами отличной кухни и дорогого табака. Молодой мужчина напрягал память, стараясь извлечь из нее подробности — в связи с чем он слышал эти имя и фамилию. Вдруг он все вспомнил. — Ты уверен?.. — Николай посмотрел вслед удалявшемуся господину: тот выглядел весьма вальяжно. Сейчас он шел в полуметре от декоративного белого заборчика, ограждавшего следующую беседку. В какой-то момент свет от фонаря — белого шара — ярко осветил его лицо.

— Я не мог обознаться! Это лицо… Характерная улыбка. Он приказал убить моего отца. — Барон откинулся на спинку дивана. На лбу у него внезапно выступили бисеринки пота.

Свет луны, лившийся с неба на отдаленный уголок сада, покрывал ветви густых кустарников и зеленый полог травы серебристым налетом, делая их сказочно красивыми. Где-то поблизости стрекотали цикады. Слепян почувствовал, что окончательно пришел в себя.

Одновременно возникла злость. Стиснул зубы. Невротик!.. Сжал руку в кулак, впился резцами в пальцы. Вот тебе!

Он ненавидел себя: смалодушничал, струсил!.. В который раз!

Жизнь подсовывала ему прекрасные шансы и неизменно в самый последний момент трусил, в панике выходил из игры, уступал другим возможность поднимать с земли золотые монеты, наслаждаться успехом.

Его манила эта компания отборных лощеных джет-сеттеров. Как стремился стать в ней своим!.. Для этого у него есть все: он молод, баснословно богат, жаждет наслаждений и не обременен никакими комплексами!..

Но вот опять — струсил, позорно бежал с поля боя, не смог поддержать общего, пусть безумного и жестокого, праздника.

Кусая собственный кулак, Слепян другой рукой отодвинул ветку шиповника, выбрался на дорожку, медленно пошел к дому.

Как огромный причудливый фонарь, особняк ярко горел всеми окнами. Мысли Слепяна приняли другой оборот. Подходя к парадному входу, больше не придавливал зубами кожу изнеженных пальцев. Дом стоял на небольшом искусственном холмике. К дверям — створки их были приотворены — вели четыре низкие ступени. Из зала доносились громкие голоса, женские взвизги. С двух сторон и над самой дверью по стене вверх поднимался густой вьюн. В добавление к нему по краю возвышенности рос подстриженный аккуратной призмой высокий кустарник. Зеленой стеной он почти полностью укрывал окна первого этажа.

В задумчивости поднявшись по ступенькам, Слепян неожиданно передумал: не стал возвращаться в залу, откуда позорно ретировался, повернул налево — вдоль дома.

Проходя мимо окон, видел лишь плотно занавешенные шторы, но вот в третьем от угла ему встретилось то, что искал, — узкая щель между двумя полосами материи. Наклонившись к ней он попытался разглядеть, что происходит в ярко освещенной зале. Чья-то тяжелая рука легла ему сзади на плечо.

Вадик вздрогнул от неожиданности. Из-за спины послышался голос:

— Не шевелись и не оборачивайся. Я — твоя смерть!

— Это безумие! Ты отдаешь себе отчет, что затеял?! — Домбровский хотел сказать что-то еще, но из горла вырвался лишь бессмысленный клекот. Негодование душило его.

Кёлер стоял в глубине переговорной комнаты у самого стола, держась за полированную крышку, будто опасался упасть. Взгляд полон страха. В гневных словах товарища чудилось предзнаменование ужасных бед.

— Ты подслушивал… — наконец произнес он. Самообладание возвращалось. Несколько минут назад, когда Михаил без приглашения ворвался сюда и принялся кричать, порядком струсил. Показалось вдруг — словно только что спал и во сне, как лунатик, натворил что-то невероятное. — Но как тебе это удалось?.. Я точно знаю, дверь не пропускает ни звука…

Недавно Кёлер подошел к переговорной комнате, в которой по телефону разговаривала его жена. Снаружи не было слышно ни слова. Когда отворил дверь, оказалось: жена вовсю кричала на опаздывавшего водителя.

— Выходит, ты установил где-то подслушивающее устройство!

— Ты сошел с ума. Твои слова — еще одно подтверждение. — Домбровский отошел от двери. Теперь говорил спокойнее. — Восстановить на практике крепостное право! Впервые с тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Как ты мог додуматься до такого?! Представляешь, что с тобой сделают, когда об этом узнает хоть кто-нибудь кроме меня? — Михаил опять начал заводиться. В голосе зазвучали истеричные нотки.