Глеб Соколов - Попрыгунчики на Рублевке

Ресторан загородного клуба был полон. Люди из соседней беседки уставили на Николая свои взгляды.

— Перестань! — прикрикнул на него Александр.

— Москва ничего не знает… — теперь уже тихо проговорил Килин. — Почему?..

— Во-первых, по большому счету, какое ей до нас дело?!. Хотя, конечно, такие события должны волновать как минимум светских хроникеров, пишущих на темы из жизни высшего общества. Но и они как воды в рот набрали.

— То-то и оно! Я тоже обратил на это внимание.

— Но я еще не сказал тебе, что во‑вторых. Огромный город, на расстоянии пятнадцати километров от центра которого мы находимся, не знает еще кое о чем!..

Хеопс — под этой кличкой коренастого, склонного к полноте человека знали не только близкие друзья, но и деловые партнеры.

Имя и фамилия мало кому известны. Зато «погоняло» в определенных кругах — что-то вроде названия бренда: относится к категории первокласснейших. Лучше и престижнее Хеопса — нет. Пользоваться его посредничеством в интимных делах означает принадлежать к высшим слоям российского общества.

Сейчас лоб Хеопса покрывали частые капли холодного пота. При всей низменности ремесла (сам он так не думал) молодой мужчина отнюдь не примитивен.

Образование его свелось к восьми классам, техникуму, одному-единственному семестру первого курса института землеустройства. Затем был исключен за прогулы и неуспеваемость. Но человеком бескультурным его не назовешь. Иногда он намеренно груб — речь расчетливо пересыпана нецензурными выражениями. Но среди людей, многие из которых получили прекрасное образование за границей, числился своим без всяких скидок.

Хеопс отлично знал, что думают и чувствуют те, кому выпала судьба стать богатейшими людьми страны.

«Если это реальность, то…» — Засомневавшись, Хеопс уставился на тускло поблескивавший в свете уличных фонарей продолговатый металлический предмет.

Несколько минут смотрел на него. Потом подумал: «Да, это реальность!.. Эта вещь тому подтверждение! Знали бы они все!..»

От неожиданно открывшейся перспективы у молодого мужчины заболело сердце. Хеопс еще раз посмотрел на продолговатый предмет, который держал в руках: будущее счастье или несчастье уже успело покрыться мельчайшими капельками оседавшего на нем петербургского тумана. Придававший городу атмосферу загадочности, он был как никогда силен.

Старинная барская усадьба была не единственным домом, сохранившимся в окрестностях Рублевского шоссе с дореволюционных времен. Но именно ей повезло меньше других. Известный фабрикант медицинских препаратов, самый крупный в стране, облюбовал ее под свою вотчину.

— Тимоша, ты подлец! — мрачно проговорил Михаил Домбровский. — Ты получил в свои грязные лапы жемчужину русской архитектуры. Что ты с ней творишь?!.

— Брось брехать!.. — Кёлер устало махнул рукой. — Творение третьеразрядного крепостного архитектора. Этот дом и флигели строил крепостной мужик Савва Филин. У Разумовского не было денег выписать архитектора из Англии, как это делали все.

— У тебя есть деньги. Не чета графу Разумовскому. Можешь выписать из Англии любого архитектора. Но перестраиваешь усадьбу по эскизам собственной жены!..

— У Наташи чудесный вкус!

— И в детстве она посещала кружок рисования. При доме культуры военного городка. Где жила вместе с папой, младшим офицером. Ты знаешь, как зовут ее в округе?.. Салтычиха!.. Была такая помещица, которая втыкала своим служанкам иголки в грудь.

— Послушай… Если ты не прекратишь… Я знаю тебя с трех лет, но… Клянусь, я тебя выгоню. Тогда в моем доме ты больше не появишься. Никогда!

Угроза неожиданно подействовала. Домбровский замолчал: осознал — только что принялся говорить лишнее.

— Сейчас ко мне придут люди… Думаю, тебе не стоит присутствовать при разговоре.

Домбровский решительно встал и быстрыми шагами вышел из комнаты. Фабрикант остался стоять возле роскошной горки с антикварным фарфором.

Оказавшись на лестнице, — кругом виднелись следы незавершенного ремонта, — Михаил Домбровский пошел медленнее…

Вот он на улице. Изумительная летняя ночь овеяла его своим бархатным дыханием. На небе, как бриллианты, ярко мерцали звезды. Домбровский испытал досаду: зачем именно в такую ночь он затеял этот бессмысленный, опасный разговор?!. Его жизнь целиком зависела от расположения друга-миллиардера. Но какой-то дух противоречия растравлял его: подмывало излить желчь. «Впрочем, — подумал Михаил, — Кёлеру это даже нравится. Памятуя о нашей детской дружбе, при всем желании не может обидеться на меня всерьез. А так как человек он хитрый, то ценит возможность время от времени выслушивать о себе правду-матку. Все-таки критика помогает стать сильнее… Главное, не переборщить: не довести его до такого состояния, когда прежняя детская дружба не поможет».