Глеб Соколов - Попрыгунчики на Рублевке

Потянул их из кармана… «Безумие!.. Для девятнадцатого века такая пачка — целое состояние!» Рука словно онемела. Килин едва различал в темноте лицо Соловейчика: белое пятно, по которому нельзя ничего угадать.

Из окна на втором этаже снова полился мертвенный свет. Николай держал перед собой руку с зажатыми ассигнациями.

Глаза незнакомца блеснули. «Заигрался! — судьба была к Килину беспощадна. — Не вернусь в двадцать первый! Кончит меня здесь, в прошлом…»

От раздавшегося хриплого хохота Николай вздрогнул. Фигура человека напротив тоже дернулась. Следом обладатель широкого картуза махнул рукой, — жест был полон досады.

Хохотала девочка:

— Соловейчик! Вот так милейшего господина я тебе привела…

— Что ты лаешь под руку?! — воскликнул мужчина.

— Так отведи его дальше… Покажи ему все! — громко сказала девочка. Она опять ухватила Николая своими пальчиками за рукав. — Вон туда… — Другой рукой она подтолкнула его.

Килин нерешительно сделал несколько шагов. Там, куда она его направляла, ничего не было — лишь темный уголок двора, стена дома, нависавшая крыша низенького сарайчика. «Неужели там переход в наше время?! — отрешенно подумал Николай. — Нет, там смерть!»

Но ему вдруг стало наплевать… Зашагал вперед, Соловейчик торопливо двинулся за ним. Килин затылком почувствовал его цепкий, напряженный взгляд… Все! Идти дальше некуда! Закуток и вправду оказался совершенно глухим. Николай развернулся.

— Убей его, Соловейчик! Пырни! — истошно завизжала девочка.

Незнакомец выставил вперед правую руку — ножа Килин не видел… Лезвие точно растворилось во мраке. Николай отшатнулся. Спина его впечаталась в глухую кирпичную кладку. Соловейчик всем корпусом рванулся вперед. Предсмертный ужас пронзил существо Килина.

Какое-то инстинктивное движение — ударился затылком о кирпичи, вжался в них спиной. Что осталось от жизни?! Доли мгновения!..

Нож уже вот он — разрывает волокна, из которых сплетена ткань сюртука. Под напором килинского тела стена рухнула…

Дарья Николаевна посмотрела на массивные, стоявшие у стены, часы. Словно подчиняясь ее взгляду, пробил первый удар и следом — еще пять. Шесть вечера!..

— Сейчас придет один человек… — Она повернулась к греку. — Велите пропустить его в комнаты. Это мой хороший друг, помещик из Костромской губернии. Две деревни, семьсот душ крестьян. С ним я себя чувствую спокойно…

— Случайно его фамилия не Помяловский? — спросил грек.

— Да, это он. — Салтыкова внимательно посмотрела на хозяина квартиры.

— Что ж, этот человек будет вам весьма полезен. У него большие родственные связи в сыскном департаменте. — Помещицу передернуло. Не обращая на это внимания, грек продолжал: — Через него легко организовать подкуп… Туда ведь так просто, не зная брода, не сунешься…

Лицо Салтычихи скривилось. Она хотела сказать что-то, но не успела. Скрежещущее, глухое дребезжание, изданное звонком входной двери, заставило всех замолчать. Через минуту в комнату вошла худая черноволосая женщина — та самая, что впустила в квартиру Кирилла.

— Господин Помяловский пришли за Дарьей Николаевной, — проговорила она.

Не дожидаясь приглашения, из-за ее спины появился высокий темноволосый человек с надменным, покрытым загаром лицом. Если бы Килин мог находиться в этой комнате, он бы моментально признал в нем шефа кёлеровских стюардов. И тут же вновь изумился: настолько разительная перемена случилась с этим человеком. Помяловский словно бы распрямился. Суетливая угодливость, обычно сгибавшая его фигуру в обществе хозяина, исчезла…

Подойдя к Салтычихе и не обращая внимания на остальных людей в комнате, он галантно поцеловал ей руку. Кирилл, наблюдавший за гостем, обратил внимание: взгляд его не смягчался ни на секунду, оставаясь цепким, с какой-то скрытой в нем тайной жестокостью.

Помещица встала с дивана и, сказав «идемте, Павел Петрович», направилась к дверям. Помяловский тут же последовал за ней.

Едва они вышли, грек заговорил:

— О нем ходят такие слухи, что я не удивлюсь, если ему самому в ближайшее время понадобится платить деньги сыскному департаменту. Мучает крестьян! До смерти!.. — раздался шум закрывшейся наружной двери. — Конечно, до Салтычихи ему пока далеко — размах не тот. Но если так пойдет и дальше, то скоро он ее догонит. Не понимаю, с какой цепи они все сорвались! — в сердцах проговорил грек.

Он валился назад. Ощущение — летит в бездонную пропасть, что-то широкое, плоское ударило по лицу. Боли он не почувствовал. Грохот — приглушенный, словно доносившийся издалека, — проник в его уши. Глаза ничего не видели. Кругом — чернота.