Михаил Ежов - Бумажные шары

Перед глазами у него полыхал красный диск солнца, коснувшегося нижним краем залива и отражающегося в воде.

В день совершеннолетия Йоши-Себера его кусудама летела над этими волнами, быстро превращаясь в черную безжизненную золу. Только теперь принц в полной мере понял символизм этого ритуала.

Йоши-Себер закрыл глаза, произнёс несколько слов на языке, известном лишь немногим, и изо всех сил надавил на рукоять бусанчи.

Солнце залило всё вокруг алым светом, обожгло, проникло внутрь черепа, а затем вдруг наступила кромешная тьма. В ушах ещё несколько мгновений гулко стучало, но вскоре тишина поглотила звуки. Все до единого.

Гинзабуро стоял на стене монастыря, и ветер развевал полы его одежды. Лицо, пересечённое чёрной повязкой, было обращено на северо-восток — туда, где на расстоянии многих миль полыхал Кхамрун. На губах наследного принца блуждала едва заметная улыбка.

Кто-то поднимался по ступеням, тяжело отдуваясь. Гинзабуро прислушался. Вот человек уже на стене. Он не дал себе времени передохнуть: торопливые шаги приближались.

— Мой господин! — старческий голос раздался за спиной Гинзабуро. — У меня для вас важные новости!

— Я слушаю тебя, Пак-Лень, — отозвался монах, повернув голову.

— Ваш младший брат, принц Йоши-Себер… совершил касишики! — слуга говорил прерывисто, часто переводя дух. — Его тело обнаружили недалеко от Кхамруна.

— Он не обманул моих ожиданий. Куригато так воспитал его. Старик-учитель был уверен, что поступает правильно. Лично я всегда считал касишики вредным и пагубным пережитком прежних времён. Из-за этих нелепых, давно устаревших догматов чести Йоши-Себер всегда был предсказуем. Подобными людьми легко манипулировать.

— Да, мой господин.

— Глупец Куригато упорно цеплялся за них и вбивал в наши головы. Йоши-Себер воспринял всё всерьёз, — Гинзабуро с усмешкой покачал головой. — К тому же он был слишком… порывист. Для стратега это дурное качество.

— Несомненно, мой господин.

— Он так легко купился на рассказ о том, как Видари ослепил меня, что мне даже не пришлось намекать на месть, — развернувшись, Гинзабуро медленно двинулся по стене.

Пак-Лень почтительно взял его под руку и повёл к лестнице. Вдвоём они спустились во двор монастыря.

— Что с Кхамруном? — спросил Гинзабуро.

— Столица в огне, господин.

— Кем она занята?

— Ледуамэнем и Цэем Мэем. Но они там продержатся недолго: бароны уже окружают столицу, так что грядёт осада. Гавань наполняется боевыми судами. Говорят, жреца Наито и лорда Зиана казнили распиливанием, предварительно лишив коленных чашечек, носов, ушей, стоп и кистей.

— Ты прекрасно осведомлён.

— Слухи, мой господин.

— Значит, мятежные феодалы и соседские царьки скоро вцепятся друг другу в глотки, — Гинзабуро удовлетворённо покачал головой. — Но эта падаль не для них.

Они с Пак-Ленем двинулись по широкой аллее, на сторонах которой высились трёхметровые статуи воинов, вооружённых тулварами, секирами, копьями, арбалетами и боевыми молотами. Когда-то они символизировали добродетели и считались стражами, отгоняющими от обители злых духов.

В монастыре было очень тихо, монахи куда-то подевались — всё словно вымерло.

— А что говорят в народе? — спросил Гинзабуро.

— Ждут законного наследника, — ответил Пак-Лень. — Ходят слухи, что только он, наместник богов, может изгнать иноземных захватчиков, усмирить баронов и избавить страну от заразы.

— И это правда, — с улыбкой кивнул Гинзабуро. — Как ты считаешь, мой старый добрый Пак-Лень, пришла ли пора мне, единственному законному наследнику, которого все так жаждут увидеть на троне, принять власть?

— Думаю, время настало, мой господин! — отозвался старик торжественно. — Едва ли можно выбрать лучший момент.

Он раздвинул сухие губы в подобострастной улыбке, обнажив крупные жёлтые зубы. Лицо его при этом сморщилось, как сухофрукт.

— Что ж, и мне так кажется, — Гинзабуро поднял руки и коснулся чёрной повязки. — Она долго служила мне, — проговорил он, одним лёгким движением распуская узел на затылке.

Старый слуга отступил на шаг и с благоговением наблюдал за своим господином.

Повязка упала на гравий аллеи, и Гинзабуро медленно поднял веки. Несколько раз моргнув, он прищурился и взглянул на рассветное солнце. В узких зрачках отразились розовые дрожащие точки.

Гинзабуро повернулся к Пак-Леню.

— Как тебе мои новые глаза?