Марина Андросова: Продавец пуговиц

Пройдя еще пару кварталов, Алексей оказался у старой пятиэтажки.

Вот и подъезд с кованным козырьком. Детская коляска, оставленная под лестницей. Ступеньки. Обитая дверь с рисунком из гвоздей. Квартира. Он открыл замок. Хлопнула дверь. Связка ключей повисла в скважине. Тяжелый брелок застучал по двери в месте, где уже остался ряд мелких вмятин. Алексей скинул верхнюю одежду, ботинки стукнувшись о стену, неуклюже развалились на половике.

Переодевшись в пижаму, он тщательно застегнул пуговицы в особом, нужном, как ему казалось, именно сейчас порядке и лег на кровать. Постель не перестилалась несколько дней. Громкое тиканье часов нарушало тишину дома.

Алексей долго не мог заснуть. Простыни съезжали от ворочающихся движений, сминались, комкались и сползали с кровати. Подушка стала неприятно теплой. Он так и не увидел то существо, но ясно представлял его по внутренним ощущениям и знаниям. Представлял его и уже далеко не впервые. Серо-черное пятно каждый раз принимало совершенно определенную форму, что-то типа детской юлы. В движение эта штука приводилась не винтообразным осевым стержнем (он протыкал игрушку насквозь), а именно обмотанными вокруг нитками или тонкими веревками, как при раскручивании латиноамериканского тромпо. «Нитки. Они держат все и не дают оторваться, и они же душат тебя, когда ты это осознаешь», — шептала игрушка.

Около часа ночи Алексей схватил с тумбочки домашний телефон. Пальцы спешно набрали в темноте случайный номер. Дождавшись, когда возьмут трубку, он сказал то, что должен был хоть кто-то слышать, во что должен был хоть кто-то поверить:

— Пуговицы — не какая-то ерунда! А человек, приложив усилия, может осуществить свою мечту! Слово «невозможно» придумали слабаки!

Сказал и сразу, дернув за шнур, отключил телефон. Ему немного полегчало, и вскоре он уснул. В окно светила полная луна, тень от кровати на противоположной стене украшалась, пристроенной на изголовье штуковиной, по форме напоминающей трёхмерные проекции гиперкубов в любых измерениях.

Пошатываясь и чуть дрожа при каждом шаге, он вяло брел по улице и присматривался к прохожим, щуря мутные гноящиеся глаза: он точно знал — людей следует опасаться. Он хотел быть крошечным, ужаться до размера серой мыши и залезть в самую узкую щель, но был от природы не таким уж маленьким, хотя сейчас и очень худым. Он бы зашел в какой-нибудь закуток, спрятался от всех и тихо умер, но и этого сделать ему не давали. Кто-то обязательно появлялся рядом с плохим убежищем и прогонял бродягу. Голодный, измученный, больной он просто пытался идти. Куда? Куда само «брелось».

Люди с отвращением шарахались от него, сторонились. И, конечно, дети, которых он так любил, ни разу не сказали и доброго слова. А если он пытался приблизиться, его обязательно прогоняли с криками, а иногда камнями или палкой. Он постоянно следил, чтобы случайно не оказаться рядом с кем-то живым, потому что такие встречи всегда заканчивалось болью. Он хорошо усвоил, что никому не нужен: за всю сознательную жизнь, его ни разу ни обняли, ни погладили, ни приласкали. Да что говорить? К нему лишь один раз подошли близко. Он то хорошо помнил, как с ним приключилась эта беда, но очень хотел забыть. Тогда появилась призрачная надежда, которая так жестоко обманулась.

Сейчас он не думал ни о том ужасном дне, ни об одиночестве, ни о тоске, заставляющей волком выть ночами, он перестал думать о еде, потому что не мог есть. Иногда добрый человек кидал ему издалека кусок хлеба или даже ошметок мяса, но он лишь обнюхивал подаяние, испытывая благодарность. Пить было тоже почти невозможно. И если бы ни пара случайностей, ни найденные «водопои», расположенные необходимым ему образом, уже не пришлось бы ждать смерти. Бедный, бездомный, больной, ужасно истощенный, битый бродящий пес думал лишь о том, как переставлять лапы и двигаться вперед.

Он почти добрался до перекрестка Садовой улицы и Аптечной, но последний шаг оказался таким трудным, что сделать его пес не смог. Он остановился недалеко от паба «Гринвич» и рухнул от изнеможения, голода и усталости прямо возле баннера с социальной рекламой «Чистота вокруг — наш общий труд!», на котором терлись клювами два воркующих голубя, пачкая стекло пометом. Малыш, любовавшийся нежностью птиц, увидев собаку, заплакал и бросился к матери. Собака не хотела пугать маленького мальчика. Она не могла отойти или исчезнуть, замерцать и испариться. У нее больше не осталось сил даже встать.