Марина Андросова: Продавец пуговиц

— Ну, ты идешь? — голос откуда то издалека звал его, но Алексей не различал слов.

Аня заглянула в большие серые глаза:

— Леш, с тобой все нормально? Домой собираешься?

Она коснулась холодными ладонями побледневшего лица. Алексей встряхнул головой, русые с карамельным оттенком волосы рассыпались облаком и снова послушно улеглись кудрявыми прядями:

— Да, конечно, пойдем! Я устал, да и эта инсталляция…

— Брось ты! Ничего особенного. Выход там!

— Ну да. Выход! Ты знаешь, где выход, — как в бреду шептал Алексей.

— Я же обещала, что выставка будет очень впечатляющая, но не надо так все воспринимать. Придешь домой — ложись спать! На тебе лица нет! Ты не заболел? Давай номерок! Может зря я тебя позвала, дорогой? Заканчивай со своим творчеством! Встретимся на выходные? Пусть не на эти. Через недельку. Я главного то и не сказала тебе, — Аня говорила и говорила очень быстро, Алексей не разбирал звуков и не улавливал смысла, у него в голове плодились свои слова, фразы, предложения, тексты:

«Все, что я делаю, к чему стремлюсь — чушь. Куда я собрался? На море? Семь лет работ и нулевой результат. Я просто ничтожество. Опять. Опять это начинается! Может кто-то и добивается чего-то в жизни, но не я. Мое место у под — ножь — я! Бог, раздавая таланты, закончил прямо передо мной, и я ушел ни с чем. Сколько людей простояло в этой очереди? Я оказался последним!»

И эти размышления снаружи вкладывались в мозг, нашептывались, напевались, вкручивались.

Слова Нюры так и не добрались до уха ее друга. Он оделся, попрощался и уже шел пешком, петляя по переулкам и заходя в темные дворы. Листья под ногами не хотели шуршать и хрустеть: они хлюпали, чавкали и цеплялись к подошвам. Порывы ветра то и дело трепали кудри Алексея, и он поднял повыше воротник пальто, прижимая волосы, пряча локоны за уши и втягивая от холода шею.

Деревья еще не смогли полностью избавиться от надоевшего наряда. Пышные ошметки зелени и желтые лохмотья мотались, таская за собой усталые ветви. Не видно ни одной звезды — тучи, затянувшие небо с раннего утра, упрямо висели в осеннем воздухе. Не повинуясь взбешенному ветру и нарушая законы природы, они укрылись темнотой и спрятались от людских глаз.

Алексею не удавалось избавиться от навязчивого голоса, который разрушал все его планы, надежды, цели. Зайдя между домов, стоящих неожиданно близко друг к другу он присел на корточки и закрыл уши руками. Пронзительно громкий, истошный крик разбудил задремавшую старуху с первого этажа. Она вскочила, подбежала к окну. Заклеенное к зиме липкой лентой, окно не поддалось встряскам старухи, и та стала ругаться через стекло, грозя кулаком. Теперь сухая фигура скрылась в комнате. Старуха похоже была бессмертна, потому что даже подумать о том, сколько ей приблизительно на вид можно дать лет, было страшно. На втором этаже мужская рука поплотнее задернула штору, на третьем закрылась балконная дверь.

«Я много возомнил о себе. Я неудачник. Посвятить себя такой ерунде! Ладно бы руки из того места росли. А при моих способностях жил бы спокойно со своей Нюрой и не трепыхался! Куда я полез? Ради чего? — крик не помог, и Алексей слышал мерзкий голос. — Пуговицы! Какая глупость!»

Старуха вернулась с миской и залезла на подоконник. Открылась форточка, оставленная для проветривания свободной от стягивающих все окно клейких полосок. Пахнуло сыростью и перекипяченным борщом с чесноком. Час назад старуха прогнала орущих котов, выплеснув на них воду, и сейчас она была готова испробовать свой метод на человеке, мешающим спать.

«Пуговицы, — думал теперь сам Алексей. — Может весь этот бардак в голове из-за того, что я пропустил одну пуговицу, застегивая рубашку? Неужели это правда? Нужно было перестегнуть весь ряд! Да! В этом все дело! Конечно! В этой нелепице все дело? Именно нелепице — не слепилось, пошло не так».

Алексей сделал несколько шагов и снова остановился. В свете фонарей, дежурящих у одного и второго дома, он увидел свою тень, преломленную стеной. Шли минуты. Сморщенное, как сушеное яблоко, лицо снова появилось перед Алексеем в следующем окне. Старуха стучала по стеклу рукой. Алексей отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, и снова посмотрел на тень — самая обычная тень, которая получается, когда проходишь мимо фонарей — раздвоенная. Старуха снова взбиралась на подоконник, пытаясь ухватиться корявой рукой за откос, изрядно покусанный временем.

Сегодня обычная тень выглядела как-то иначе, ненормально: ты сам, хоть и сломанный пополам, а рядом черный человек, целый и невредимый.