Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Что ж, придумывать заманчивые картинки – это ее профессия. Что-то подобное можно было бы нарисовать к романам Стивена Кинга или Стайна, если ей когда-нибудь закажут их проиллюстрировать. Только ее жизнь не роман ужасов. Ни в коем случае. Как бы ему этого ни хотелось. Тому, кто живет в зеркале…

Клер с опаской обернулась на зеркало в золоченой раме, которое одиноко висело в прихожей и почти не сочеталось с цветочными обоями. Никаких чужих отражений в нем не было. Но Клер все ждала, что нечто там промелькнет. Нитка жемчуга на ее шее вдруг стала казаться ей такой тяжелой. Уши тоже заныли от ранее не ощутимой тяжести сережек. Теперь она бы ни за что не стала прокалывать уши, потому что ощущение ранок, пусть даже крошечных, стало ее пугать. Может, стоит вынуть сережки и подождать, пока проколы зарастут? Клер сама изумилась такой мысли. Проколоть уши в салоне пирсинга стоило недешево. Правда, когда она это делала, с ней еще не происходило ничего необычного. Тогда она думала, что легко можно сделать татуировку или проколоть пупок, а затем не раскаиваться в этом. Не ощущать боли и страха при воспоминании об иголках или лезвиях. Рану ножом она тоже нанесла себе необдуманно и теперь уже очень об этом жалела. Если бы только не предположение, что этим она спасла жизнь Мориссы… Хотя, учитывая состояние жертвы, можно было и не стараться ради ее спасения. Для нее легче было бы умереть.

И все же Клер тревожила одна мысль: а если бы она нанесла себе рану поглубже? Тогда ей удалось бы спасти кого-то в буквальном смысле, чтобы некто, предназначенный в жертву, остался живым и почти невредимым только благодаря тому, что она пролила свою кровь, чтобы выкупить его?

Действительно! Можно ли выкупить кого-то у смерти? Эта мысль не давала Клер покоя. Если б только она могла кого-то спасти! Если б это было в ее власти! Но Клер боялась, что всей крови в ее венах не хватит, чтобы вырвать из лап ненасытного духа хоть одну человеческую жизнь. Так стоит ли эту кровь вообще проливать, если уж сомнения, что гложут ее, так велики.

Клер задумчиво смотрела на собственное хрупкое запястье. Тонкий рисунок голубоватых вен под кожей невольно привлекал внимание. Они переплетались между собой, образуя причудливый геометрический узор, и затем исчезали глубоко под кожей. Чтобы рассечь их лезвием, нужно постараться. Они лишь с виду кажутся такими уязвимыми.

Виньетка синих прожилок под кожей невольно ее зачаровала. Такие сложные узоры. На гобеленах, которые она где-то видела, узоры были точно такими же. Казалось, что по ним можно читать, как по буквам. Клер приоткрыла губы от удивления. Чего только не скрывают тайники памяти. Или это все рисовало перед ней разыгравшееся воображение?

Клер хотела отдохнуть, заварить мятный чай и поспать, а вместо этого разглядывала вены на своей руке. Это было так захватывающе. Думать о том, какой эффект произведет полоснувший по ним нож. Спасет ли она этим чью-то жизнь или только погубит свою собственную.

Клер вовсе не хотелось умирать. Она никогда не задумывалась, способна ли принести себя в жертву, чтобы избавить от мученической смерти какого-то другого человека. Об этом и не задумываешься до тех пор, пока перед тобой реально не возникает такая дилемма. Что проще и, главное, что достойнее: погибнуть ради других или остаться жить, когда другие вокруг тебя погибают?

И самое главное: положит ли ее смерть конец тому, что происходит? Умрет ли дух зеркала вместе с ней или просто затаится на какое-то время, а потом найдет себе другого проводника, с помощью которого продолжит свой привычный террор. А возможно, с ее смертью он и вообще полностью освободится. У Клер от ужаса перехватило дыхание. Но почему она решила, что сейчас он не свободен? Лишь потому, что он иногда смотрит на нее с другой стороны зеркала?

Как связать его с убийствами? Вернее, несчастными случаями. Потому что для мира это были именно несчастные случаи. Доказать обратное никто не мог. Все, кто, возможно, видели перед смертью необычайно красивое лицо в толпе, сами погибали. А если и не погибали до конца, как Морисса, то кто поверит их болезненным иллюзиям? Люди, пострадавшие так жестоко, вполне могли повредиться рассудком.

Клер сама до конца не была уверена в своем рассудке и в здравости собственного мышления. Она лишь с ужасом смотрела из окна на улицу, где совсем недавно произошло столько кошмарных происшествий. Если недавно асфальт на дороге был усеян трупами, то это уже означало, что любому человеку страшно жить здесь дальше. А Клер жила, зная, что в ее собственном доме, где-то в зеркальной глубине, затаилось нечто. И оно ждет, вероятно, даже уже планирует новое кровопролитие. Что, если это оно во всем виновато?