Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

– Знаешь, ты похож на раздавленное насекомое, – проворковала она.

Вот ехидна!

– Ничего, я достану тебя после смерти. – Ему сложно было говорить. Губы и небо были сильно обожжены раскаленными щипцами. Сейчас он получил передышку от боли, но ненадолго. Все тело саднило. Оно напоминало теперь скорее кусок растерзанного мяса, чем живую плоть. Его раны не раз посыпали солью и жгли. Он был изувечен. Что ж, хоть один плюс. Теперь он уже не годится на роль жениха. Никто не сможет тащить его под венец принудительно. Ни его дядюшка, ни родные Анджелы, ни даже сам дож, который не явился в темницу и не помог ему, хотя наверняка знал о том, что здесь происходит. Чужие страдания никого не трогают. Никого, кроме Анджелы. Она ненавидяще смотрела на него, и, казалось, всю боль, причиненную ему, она все еще считает недостаточной.

Она снова начала проводить пассы с маской, но это уже не срабатывало. Лицо было не то, волосы не те. Чернокудрая и черноглазая, она ничуть не напоминала ангела.

– Я надеялась, что, увидев ее здесь, ты испытаешь то же, что не так давно испытала я, – вкус предательства.

Он хохотнул, что причинило ему невыразимую боль.

– Я не так глуп.

Он хорошо разбирался в магии. Но и Анджела – сильная ведьма. Однако в честном поединке он бы выиграл у нее. Она сделала больше зла своими чарами, чем он. Она и ее братец давно творят зло. Пытать и казнить должны были и их тоже, если судить справедливо. Но справедливость в мире редкое явление. Он ощутил это на себе.

Анджела должна была торжествовать, что ей удалось забить его, как скот, но она недовольно хмурилась, отводила свои черные глаза, что-то зло шептала. Какие-то заклинания, которых он не знал. В итоге она сдалась.

– Знаешь, когда женщина влюблена, она хочет лишь одного – отдать всю себя любимому человеку, но если такая сильная любовь вдруг оказывается неразделенной, то никаких мучений прежнего избранника ей уже никогда не будет достаточно, чтобы утолить свою боль.

– Вы с Корделией такие разные. – Его возлюбленная не поступила бы так. Она была выше мелочных инстинктов. Именно поэтому он и выбрал Корделию. И сейчас умирал по этой причине.

– Он тоже так говорит, – Анджела указала в темный угол.

Донатьену пришлось сощуриться, чтобы разглядеть там ссутулившуюся фигуру, суетящуюся над каким-то причудливым станком. Он не сразу узнал падшее существо с потрепанными и уже бессильными крыльями, сложенными на дряхлой спине подобно горбу. У этой твари остались искусные пальцы, умеющие создавать волшебные маски и многое другое. В Венеции он называл себя синьором Донателло. Но Донатьен знал, как его зовут на самом деле. Он мог бы применить к нему свою силу, если бы Анджела не стояла рядом и не блокировала его попытки.

Между тем сгорбленное существо вытаскивало из мрака свой станок, полный иголок, лезвий и серебряных нитей. Вот почему палачи вдруг отступили в сторону. Донатьен уже познал на своем теле все виды их пыток. Он даже не мог сказать, что обжигало болезненнее: лезвие или огонь. Но теперь ему приготовили нечто более страшное. Пальцы, похожие на липкие паучьи лапки, потянулись к нему вместе с жужжащими иголками и станками. Их прикосновение уже само по себе было пыткой, но мастер собирался возиться с пленником долго.

– Я всем отомщу, – пообещал Донатьен, пока еще мог говорить. Пока ему не вырвали язык. Он обещал от чистого сердца и соизмеряя свои возможности. Без угрозы в тоне, лишь с чувством неизбежности. Он знал, что сможет выполнить обещание.

И Анджела должна была понимать, что ей не уйти от его мести. Вероятно, она это понимала.

Венеция, столетия назад

Донатьен любил вырезать жемчужины ножом прямо из устриц. Хоть из них и не шла кровь, но Корделия знала, что им больно.

Ей было неприятно и мучительно смотреть на то, как он это делает. Умело, ловко, без тени брезгливости или сожаления. Точно так же он расправлялся и с людьми.

Как много людей погибло! Жертв было не счесть, но красота наконец вернулась к нему. Ненадолго. Если ночь проходила без убийств и истязаний, наутро на его лице снова появлялись шрамы – еще более уродливые. Но сейчас в лунном свете он был прекрасен.

Корделия любовалась его безупречным лицом и втайне мучилась страхом. Какие новые изуверства придут ему в голову в эту ночь? От него теперь можно ожидать чего угодно. Его ум стал пытливым, изворотливым, хищным. Он знал, как выманить жертву, как поймать ее, как причинить максимум мучений. Она бы называла его садистом и палачом, если бы не эти безупречные черты лица, так напоминавшие ангельские.