Альбина Нури - Пассажир своей судьбы [litres]

Близнецы. Федя и Фая.

Обычно близняшки бывают привязаны друг к другу, но настолько сильная связь между крошечными детьми казалась невероятной, почти сверхъестественной. Игорь с Валентиной всякий раз поражались тому, как их сынишка с дочкой, не умея говорить, общаются и понимают друг друга. Словно два маленьких инопланетянина, они порой были закрыты для других, отгорожены от мира, но при этом отлично ладили между собой. Если одного не было рядом, другой плакал и беспокоился, стоило же малышам оказаться вместе, они принимались играть, не нуждаясь ни в чьем обществе.

В тот день, когда этажом выше произошел взрыв газа и начался пожар, дети были в квартире одни. Испугавшись, они забрались в шкаф, там их и нашли пожарные. Федя и Фая держались за ручки, тесно прижавшись друг к другу. Федя был жив. Фаечка задохнулась.

– Как ты думаешь, о чем доктор хочет поговорить с нами? – спросила Валентина. – Скорее бы уж. Вся изнервничалась.

– Все будет хорошо, – сказал Игорь и устыдился банальности этой фразы. Неловко ткнулся губами ей в висок. – Скоро узнаем.

Сам он думал, что, пожалуй, уже знает.

Две недели назад, в тот самый день, когда они с Валентиной говорили со священником, когда снова решили жить вместе, Федор пошевелил рукой и открыл глаза. Некоторое время спустя выяснилось, что он может дышать самостоятельно, и его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких.

Сказать, что они с Валентиной воспрянули духом, – ничего не сказать. С минуты на минуту ждали, что Федор очнется, придет в себя, вернется к ним. Уверяли друг друга, что все скоро будет как прежде. Валентина даже в церковь начала ходить: вдруг именно это и помогло, этого от нее и ждали!

«Кто ждал? – думал Игорь, но вслух ничего не говорил. – Бог? Федор?»

Но время шло, а ничего больше не происходило. Их мальчик лежал неподвижный и бледный, глаза его были по-прежнему закрыты, он никак не реагировал на происходящее во внешнем мире, снова уйдя куда-то вдаль.

– Пройдусь, – сказала Валентина, поднимаясь со стула. – Не могу больше.

Игорь остался сидеть, глядя на закрытые двери палаты.

Вчера ему позвонили: нашелся покупатель на квартиру и машину. Скоро он снова станет казанцем, северная страница жизни будет окончательно перевернута.

В начале июля, когда Федора только-только перевезли в эту больницу, Игорь пришел навестить его и уже собрался войти в палату, как услышал со стороны запасной лестницы судорожные, приглушенные рыдания.

Он направился туда. За молочно-белыми дверями скорчился женский силуэт. Валентина. Игорь принялся успокаивать ее, говорить что-то утешительное, но она не слушала.

– Он так боялся пожара… И тесных помещений… – говорила она, пытаясь подавить рыдания. – Надо же, чтобы так случилось! Все вокруг горело, а он был в этой коробке…

– Прости меня, прости, – шептал Игорь, прижимая ее к себе, тоже уже плача.

Валентина сказала как раз о том, о чем он и сам постоянно думал, ощущая вину – неподъемную, горькую, не дающую жить. Невыносимо, мучительно сознавать, что он второй раз стал причиной… Уже второй раз!

– За что простить? – Она подняла покрасневшее, распухшее от слез лицо.

– Федор ведь ехал ко мне. Если бы не я, ничего бы не случилось. И тогда, в тот день, когда дети… – Голос его прервался, договорить Игорь не смог.

– Перестань! – Валентина слегка ударила его ладонью по груди. – Никогда не смей так думать! Он сам решил, и… Я побольше твоего виновата. Это ведь он от меня на край света готов был сбежать. Мы не очень-то… ладили с ним, – упавшим голосом договорила Валентина.

Игорь видел, до чего трудно ей было сказать это, и в тот момент понял, как они похожи. Не только они с Валентиной, а в целом – все люди, прошедшие через трагедию. Каждый винит себя. А виноватых нет и быть не может.

– Нам надо перестать мучить себя, – тихо сказал Игорь. – Да и вообще, не о себе нужно думать, а о нем. Это неправильно, это эгоизм – считать, что все всегда на тебе сходится, и плохое, и хорошее.

Валентина еще всхлипывала, но он видел, что ей становится легче. Наверное, он сумел подыскать нужные слова. Только это были слова для нее – для него же они пока не годились. Внезапно, решив, что больше никогда не сумеет заговорить об этом, Игорь спросил:

– Ты сказала, Федя боялся огня и замкнутого пространства. Как ты думаешь, он… помнит что-то?

Валентина прислонилась к стене, отстранившись от него.

– Нет. Ему ведь и трех лет не исполнилось, в этом возрасте дети себя обычно не помнят. Но потрясение было слишком сильное. На подсознательном уровне воспоминания сохранились, вот и вылезали в виде страхов. Это мне психиатр говорил. – Она вздохнула. – Феденька почти до школы часто видел кошмар, как будто окна в доме замуровываются сами по себе. Просыпался, плакал, кричал, что «окна зарастают». Я брала его на руки, шла с ним к окну. Он смотрел, трогал стекло ладошкой. Только потом успокаивался, засыпал у меня на плече. Еще иногда ему чудилось, что людей забирают черные вихри. Снилось, будто он бежит, а чернота ест людей, до него уже добирается…