Тимофей Печёрин: Паранойя

Мало того. Вдобавок, дорога от автобусной остановки до офиса оказалась омрачена необходимостью спуститься в подземный пешеходный переход.

Переход сей, кстати, еще до открытия успел прославиться. Причем слава та была далеко не доброй. Строили его не спеша… нет, даже прямо-таки с какой-то барской неторопливостью и вальяжностью. Целых три года. И с такой же тороватостью, позволить которую могли себе лишь те же персонажи тургеневских времен — не заработавшие собственным трудом ни копейки и потому не знавшие цену деньгам. Воинственные «хомячки» на городских информационных порталах сбились со счета, соревнуясь в оценках — сколько дензнаков и по каким карманам в ходе той стройки разошлось. По самым смелым подсчетам выходило, что за конечную цену этого перехода (единственного!) можно было метро через весь город проложить.

Конечно, и строителям пешеходного перехода следовало отдать должное. Детище свое они постарались сделать максимально удобным — предусмотрев не только лестницы, но и пандусы и лифты для тех, кому по ступенькам подниматься затруднительно. Не чужды… не совсем чужды оказались они и красоты. Изнутри пешеходный переход был сплошь облицован мрамором, а потолок его подпирали массивные колонны — не то с древнегреческого храма скопированные, не то с готического собора. И не успели (пока что!) украсить стены перехода ни похабные надписи, ни уродливые цветасто-аляповатые граффити.

Но ни удобство пользования, ни довольно-таки приятный дизайн не в силах были исправить общее впечатление от перехода. И впечатление тягостное.

Во-первых, несмотря на мощные люминесцентные лампы, в переходе царил постоянный полумрак, рядом с которым даже осеннее пасмурное утро казалось ясным летним полднем. Причем в какой-нибудь экзотической стране, куда Василий твердо намеревался смотаться в ближайший отпуск.

Во-вторых, как и подобает подземелью, в переходе царило тепло… но тепло какое-то нездоровое, неприятное и неуютное. На контрасте с сомнительной, но свежестью воздуха во внешнем мире, атмосфера этого подземного сооружения казалась особенно душной, застойной как болотная вода. К тому же в переходе пахло потом — причем выделившимся наверняка из давно немытого тела; старой и не знавшей стирки одеждой и, кажется, даже мочой. Оттого дышать там не хотелось. А хотелось, прикрыв рот и нос ладонью, поскорее проскочить неприятное место. Снова выбравшись под ветер да открытое небо.

Так считал Василий и, как видно, большинство горожан, вынужденных пользоваться подземным переходом. Но существовало и меньшинство, полагавшее иначе. Ему, меньшинству этому, духота не досаждала, тепло наверняка казалось желанным, а к запахам, царящим в переходе, эти люди и вовсе наверняка были сами причастны. А коль так, чего печалиться — свое, как известно, не пахнет.

Речь шла об обитателях этого маленького подземного царства — людях, за неимением лучшего вынужденных кантоваться здесь. Конечно, многих из них устроил бы любой объект недвижимости, не имевший ни законных жильцов, ни серьезного присмотра со стороны властей. Но и подземный пешеходный переход был далеко не худшим вариантом. Сравнительно тепло ведь, можно укрыться от дождя, ветра и снега.

А то, что разный посторонний люд взад-вперед ошивается, вовсе не мешало местным обитателям. Наоборот. Во-первых, мешать по большому счету нечему — ничем серьезным эти люди заняты не были. А, во-вторых, из потока прохожих как рыбку из реки можно было выудить для себя толику выгоды. Главное, привлечь внимание, надавить на жалость — и, глядишь, часть купюр из бумажника очередного ходока перекочует в твой карман.

«Конечно, где ж еще вам денег взять, — не без ехидства думал Василий, спускаясь по лестнице в рукотворное подземелье и словно обращаясь к его обитателям, — ну не работать же, блин, в самом деле?»

Обитателей оных в этот раз лично он насчитал целых шесть.

Первым, кто попался на глаза Василию, был молодой музыкант — можно сказать, подросток. Он играл на флейте мелодию из какого-то старого фильма, протяжную и жалостливую, и при этом аж весь извивался. Отчего во-первых, смотрелся забавно, а вовсе не вызывал жалость. А во-вторых, напоминал дрессированную змею, которую Василий видел на улице индийского города, куда ездил в отпуск в позапрошлом году. Змеюка тогда так же виляла всем телом, покуда ее хозяин играл на дудочке.

Еще два музыканта — постарше и уже со щетиной на лице — занимали позицию в десятке шагов от юного флейтиста. Один бренчал на гитаре, второй пел что-то о несчастной неразделенной любви бедного мальчика к красивой, но презиравшей его девочке.