Наталья Аристова - Искусство проклинать [СИ]

— Да… Ещё минутку!.. — я перебираю в руках застывшие непослушные пальцы, целую холодный, спокойный лоб, и пытаюсь запомнить дорогое лицо. Я не запомню: главное, последнее — всегда размывается у меня в памяти…

— Ашот, прости. Прощай…

Ещё одним ангелом на небе станет больше. Зораастрийцы, православные, мусульмане — какая разница! Такое чудесное сердце будет одинаково открыто всем!

Ребята Маго стоят россыпью возле наших машин, а сам он, со следами недавнего гнева на точёном лице, сузив длинные вишнёвые глаза, в упор разглядывает Ильяса, нудно «вешающего ему лапшу на уши». Я не хочу ничего объяснять. Я сейчас не могу… Над Витькой возится вызванный из санатория врач. Я помню врача, но забыла фамилию. Он хороший специалист, я знаю. Всё обойдётся…

Ильяс понижает голос, и они с Маго оба смотрят в мою сторону. Я не хочу к ним подходить. Потом! Всё потом… Я шарю глазами по шоссе, и ищу Бабу Саню. Вот она, усталая, с серым осунувшимся лицом, непривычно сгорбившись, бредёт мимо вереницы машин. На лице одни глаза. Родные, синие.

— Тина! Тиночка! Девочка, как же долго я тебя ждала…

Она не плачет, не дрожит. Просто смотрит. Смотрит так, как будто у неё на плечах тяжесть всего мира.

— Ты жива… цела! Слава богу, Тина! Слава Богу!

— Баба Саня, как ты думаешь, что лучше: Алексей или Гавриил? Или, может, Богдан? Мне очень нравится, но Богдан — не каноническое имя…

Её взгляд становится тревожным, ищущим.

— Тина, что с тобой?

А мой малыш, наш дорогой мальчик, снова стучится в мир, заливая всё моё тело нежным, счастливым теплом.

Я прикладываю руку Бабы Сани к своему животу. Она вздрагивает от мягкого, упругого толчка и замирает…

— Тина! Девочка моя! Господи, Боже!

Над дорогой, с синеющего весеннего неба, проливается маревом солнечное тепло, и птицы кричат радостно, как это бывает после ненастья. По шоссе, переговариваясь, бродят изммотанные ожиданием водители. Из окон стоящего рядом Икаруса устало и сонно пялятся на нас пассажиры. Они видят перед собой двух обнявшихся женщин, пожилую и молодую, в помятой потрёпанной одежде, исцарапанных и разлохмаченных, рыдающих у всех на глазах, с просветлёнными счастливыми лицами.