Я бы её взяла, будь у меня выбор. Однако здесь тоже может случиться что угодно. Особенно если мы проиграем. Но Баба Саня сможет меня заменить там, а Зойка — нет.
Господи! Господи, Боже! Я теперь знаю, что самое тяжёлое на свете. Самое страшное… Отвечать за других, вовлекая их в свою орбиту. Оставлять…
Алексо заметно холодит грудь, и я осторожно глажу его через майку: Ничего, милый, ничего… Это пройдёт. Это так, минутное… Я уже спокойна. Пройдёт.
За оставшиеся два дня мы провернули кучу дел, начиная с личного покаяния и очищения, заканчивая проверкой и подгонкой снаряжения. У нас с Витькой были пистолеты, Ильяс раздобыл несколько гранат, и перебрал, почистил отцовский охотничий карабин. Льву Борисычу и Ашоту мы решили доверить только электрошокеры. Совершенно не воинственный, сугубо штатский человек, наш шеф мог выстрелить случайно, и попасть в самого себя. А представить Ашота, целящегося из пистолета в кого бы то ни было, ни у кого просто не хватало воображения.
Небольшую группу поддержки тоже вооружили в основном электрошокерами и мобильниками. Кроме Мадины и Бабы Сани, в неё вошли: брат Льва Борисыча, раввин, — мягкий, степенный мужчина лет сорока пяти — шофёр; стрелок — дядя Ильяса по отцу, молодой, но с мрачно-замкнутым лицом, густо заросшим бородой, и Витькин племянник, кореец-каратист.
Вечером, тридцатого, все собрались у меня. Мы уйдём через подвал и гараж, мимо Скворечника, к подготовленным машинам, и Зойка будет ждать нас до рассвета. Если не позвоним — она вызовет Маго. Мы сидим в гостиной, кто где. План Змейного острова, глубоко выступающего в реку в десяти километрах от города, с нанесёнными Ашотом пометками, изучен до мелочей. Каждый крупный камень, каждое дерево, каждая тропка, все полтора гектара земли.
Не один раз обсуждён план действий, предусмотрены все неожиданности, промахи и потери. Я собираю пустые кофейный чашки, и уношу их на кухню. Возвращаюсь и приостанавливаюсь в темноте коридора: полуосвещённая гостиная как экран. Каждый занят своим делом. Баба Саня молится возле горящей свечи под иконами. Ашот священнодействует с огнём в металлической чаше у зашторенного окна. Витька с братом сворачивают свои трещотки в свиток, а потом в кусок шёлка. Лев Борисыч и раввин напевают что-то восточно-печальное, со сложной мелодией. Ильяс со стрелком кладут поклоны на Восток.
Мы все вместе. Пять религий в одной комнате. Каждый с собственным именем Бога, но все — одно целое. Мы не можем проиграть. За нами родные, близкие, семьи, друзья и враги. Да и враги тоже: это — человеческое. Город далёк от совершенства, а у его жителей миллион свойственных им недостатков, пусть даже пороков… Но они — люди. Люди нуждаются в защите от нежити. И мы готовы их защитить. Мы все сейчас Защитники. Мы все вместе.
Мадина проходит мимо меня к брату, а за ней Зойка прижимается к моему плечу. Глаза у неё сухие и тревожные.
— Что, Тиночка, уже пора? Ну, с Богом!
— С Богом!
В непролазном кустарнике возле шоссе мы оставили Мадину с Бабой Саней и микроавтобус с Кимом — это их сопровождение и защита. Отсюда начиналась еле заметная насыпная колея в сторону острова, узкая и кривая, чуть шире просёлка. Здесь будет держать оборону вооружённый старым трофейным — ещё от деда, пистолетом Григорий Борисыч. Мы помогли ему загнать мицубиси подальше, где её не будет видно, прикрыли срезанными ветками. Он пожелал нам удачи, и залёг неподалёку в зарослях боярышника, закутавшись в армейскую плащ-палатку. Отсюда семь минут трусцой назад, если женщинам понадобится помощь. Бородатый Рустам, с автоматом на шее, дошёл с нами до острова, и остался у начала дороги, под тощими прибрежными ивами, шепнув на прощанье:
— Храни вас Аллах!
Дальше пошли цепочкой. Впереди я, чутко прислушиваясь к Алексо и шуршанию веток вокруг и над головой. За мной — шеф с пакетом ядзы. Наша одежда, пропитанная отваром Бабы Сани, издавала горький запах полыни, но снадобье по рецепту Дока пахло сильней, и, в отличие от полыни, неприятно. За Львом Борисычем огромной гибкой кошкой неслышно крался Ильяс. После Ильяса Ашот со своей пиротехникой, и Витька замыкал. Алексо иногда вздрагивал и я молча выкидывала руку в сторону нечисти. В эту сторону и бросал свёрточек с ядза Лев Борисыч, и мы, кажется, слышали удовлетворённое чавканье. Отведавшие ядзы нежити, становились для нас неопасными, впадая в спячку. Если не догадаются забиться в подходящие норы — утром выгорят дотла.
Читать дальше