Константин Бояндин - Фуга с огнём

Шилов предлагал другой путь познания окружающего мира. Не то чтобы по сути своей путь был оригинальным, поскольку принцип «познай себя» был неоднократно высказан за много тысяч лет до рождения Шилова.

Оригинальным было в какой-то мере обоснование, почему человек, не ведущий здоровый образ жизни, не сможет приблизиться к пониманию сути своих взаимоотношений с окружающим миром. И почему человек, не ведущий здоровый образ мышления, не сможет вести здоровый образ жизни.

– Разумеется, Шилов хорошо знал буддизм, – пояснил профессор. – Он потратил много сил и средств, чтобы лично знакомиться и общаться с выдающимися мыслителями своей эпохи. Кстати, он не признавал никакого опосредованного общения как способа получить подлинное знание. Только личное общение.

Интересно! О таком факте биографии Шилова я не знал. Нигде не нашёл об этом ни слова. Откуда профессор знает?

– Лично встречался, – пояснил Самарский, наливая нам с ним ещё чая. – Это только кажется, Константин Николаевич, что дети ничего не помнят. Я запоминал всё. На меня он произвёл огромное впечатление уже тогда.

Профессор ничуть не возражал против диктофона – на память не жалуюсь, но держать оригинал, так сказать, под рукой куда удобнее. Картина прорисовывалась не очень радужная.

По словам профессора, Шилов, помимо прочего, был большой любитель розыгрышей и шуток. Несгибаемый оптимист, он прошёл вместе с Россией все периоды смуты, и каким-то чудом выжил, невзирая на то, что его недолюбливали все противоборствующие силы.

На так называемых простых людей, по словам Самарского, Шилов производил впечатление чуть ли не святого. Следуя своему принципу здорового образа мышления, Шилов быстро и чётко приводил в порядок умы тех, с кем общался. Неважно, был ли у человека пустяковый вопрос, не дававший покоя, или же серьёзный кризис – Шилов за несколько минут общения помогал найти решение. Не сам находил – что-то такое делал с человеком простым разговором, что человек сам в себе разбирался.

И всё это Самарский запомнил, когда ему было шесть или семь лет? Поверить трудно.

– А что бы вы сказали, господин Ерёмин, если бы я заявил, что неоднократно встречался с Петром Шиловым уже в конце двадцатого века? – спросил Самарский неожиданно, внимательно глядя на моё лицо. Странно, но на моём лице ничего такого не отразилось. После вторжения в мою реальность графа Толстого и Ульянова-Ленина меня не так-то просто удивить. Я улыбнулся и развёл руками.

– Спасибо за вежливый ответ. Так вот, Шилов, среди прочего, утверждал, что человек, с которым общаешься долго и ярко, остаётся в тебе. Остаётся как часть тебя. В материалистическом понимании – Шилов был, как ни странно, убеждённым материалистом. То, что составляет личность – Шилов понимал это как неосязаемую, но материальную часть мира – сплавляется, смешивается с вашей. Вы как бы получаете возможность общаться с таким человеком впоследствии. Словно он остаётся с вами, даже если его физическое существование прекратилось.

– Всё это вы сумели запомнить почти сто лет назад?!

– Не только. Я читал «Основы». Не все, только часть. Вас ведь интересует, куда делся этот труд? Это было делом всей жизни Шилова. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что он позволил бы ему пропасть без следа.

Мария выслушала «отчёт» о визите к Самарскому очень внимательно. Основная мысль, которую Самарский высказал почти сразу, теперь не давала покоя: Шилов предвидел возможные потрясения, и позаботился о том, чтобы «Основы» их пережили. То, чему он учил, вряд ли могло понравиться каким бы то ни было властям: помимо прочего, Шилов был твёрд в следующем убеждении: народ должен быть образованным.

Ну и кому нужен, если вдуматься, образованный, разбирающийся в происходящем, народ?

…Разумеется, особняк Шиловых исследовали не раз. Просвечивали и простукивали, искали тайники и прочее – ломать его не позволили, высокий чиновник новой власти облюбовал особняк, и проводить подробные исследования не позволил. Не позволили и впоследствии, когда в особняке последовательно помещались школа, библиотека, краеведческий музей и, наконец, музей самого Шилова. Где и лежат сейчас все немногие сохранившиеся личные вещи философа.

В особняке, возможно, искать нечего. Вначале я вместо «возможно» сказал «очевидно», но после короткой, но жаркой полемики с Марией признал, что ничего очевидного нет. Шилов любил розыгрыши. От Самарского я привёз фотографии пяти переписанных страниц «Основ» – всё, что осталось от труда. Ну и диктофон, где лежало всё остальное.