Константин Бояндин - Фуга с огнём

– Что такое? – Она выпроводила близнецов в их комнату – пусть посмотрят свои мультики – и прикрыла дверь в спальню. – Что случилось, Костя? На тебе лица нет.

– Вот. – Я положил на стол бумаги. – Сегодня добрался, наконец, до Пентагона.

– Умница! – Она поцеловала меня в макушку, и лицо её посветлело. – Я же говорила, что граф заступится!

Так.

– Тебя не удивляет, что граф Толстой, автор «Войны и мира», сегодня поручился за наш семинар, и будет лично выбивать средства на конвент?

Она удивилась. На самом деле удивилась, неподдельно.

– А что такого? Это очень образованный и культурный человек. Ну да, со странностями – ну и что?

– Маша, когда жил граф Толстой?

Она присела, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Сиди. – Ушла на кухню и принесла стакан минералки. Вот всегда знает, что нужно, не отнять! А потом стащила с полки том энциклопедии.

Если бы я уже не сидел, точно бы упал. Родился девятого сентября тысяча девятьсот пятьдесят первого года… Мама дорогая! Что происходит?!

– Костя, ты перетрудился! – Она снова поцеловала меня в макушку. – Ну нельзя дни напролёт бегать по чиновникам! У тебя я и дети, между прочим! А завтра суббота, и ты обещал, что поедешь с нами!

– Поеду, – подтвердил я, и захлопнул том. – Ты права.

И постарался забыть о графе и его резолюции хотя бы до завтрашнего утра. Тем более, что главный успел набросать материалов – ознакомиться, отобрать, сопроводить рецензией. Так что время прошло в привычных трудах, и светлый образ графа-чиновника стал мало-помалу блекнуть. Вечером мы всей семьёй сходили в кино, и настроение стало преотличнейшим. Правда, на витрины «Книжного Ряда», мимо которых шли в кинотеатр, я всё равно предпочитал не смотреть.

Приснилось мне, уже под утро, что я, вместе с графом Толстым, Владимиром Ульяновым-Лениным и отчего-то Степаном Разиным пробираюсь по низким тёмным катакомбам. Помню только, что мы должны были доставить крупную сумму денег своим товарищам по революционной борьбе. И всё. Проснулся я, едва впереди прохода забрезжил свет, и донеслись бодрые голоса с одесским выговором.

– Чёрт, приснится же такое! – пробормотал я по пути в ванную. Давешней книги, «Подвижника», на столе уже не было, что обрадовало меня – не передать словами. Должно быть, я действительно перетрудился.

Суббота – лучший день недели. Во-первых, завтра всё ещё выходной. Во-вторых, и сегодня всё рутинно рабочее можно отправить подальше. В субботу я работаю, если можно так сказать, на себя. Пишу и выверяю не чьё-то, а своё.

Детям было обещано кино – туда мы и отправились. Пешком, естественно, и так слишком много ездим. Близнецы обожают кататься в машине, но в это раз единодушно поддержали идею прогуляться – выйти на полчаса раньше. Так мы и шли: Мария поглядывала, чтобы вовремя пресечь чрезмерное озорство, держала меня за руку и улыбалась.

Мы прошли возле давешнего книжного, и я подавил желание отвести взгляд. Наоборот, внимательно посмотрел на витрину – ничего особенного. Ничего такого, что вызвало бы возражение рассудка.

На обратном пути было почти то же самое, за тем исключением, что теперь близнецы восторженно обсуждали фильм и уже играли отдельные сцены из него – те, что с погонями и перестрелками. Мы совсем немного не дошли до книжного – Мария легонько потянула меня за руку – стой – и позвала близнецов.

– Вадим! Максим! Хотите сюда?

«Сюда» – это в детский городок. Приятнейшее место, хотя и не из самых дешёвых. Близнецам дай волю – здесь бы и жили. Ну конечно, они согласились, но обязательно подождали – что папа скажет? Папа не возражал. Если честно, папа просто не понял, что это вдруг мама так расщедрилась: последнюю неделю близнецы вели себя несносно, и уже лишились многих увеселений. В порядке воспитательного воздействия.

Мария посмотрела мне в глаза – и глазами же указала мне за спину.

– Я позвоню, – произнесла едва слышно. Так, чтобы только я услышал. – Не скучай!

Я повернул взгляд в сторону, в которую она указала, и остолбенел. Натурально, почти на минуту. Хорошо, что Мария с детьми уже успела уйти с улицы.

За одним из столиков летнего кафе, его всегда открывают прямо у витрины книжного, расположились двое – и оживлённо разговаривали. Один сидел ко мне спиной, и его я не мог узнать. Вторым был граф Толстой. Всё в том же шалоновом сюртуке, при галстуке и прочем.

– Господин Ерёмин! – он помахал мне рукой. – А мы только что о вашей ассамблее говорили. Идёмте, идёмте к нам!