Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Встаю и отворачиваюсь от всего, что сделал с ней. Бесформенная груда шерсти в углу поднимается, превращаясь в тощего серого пса, белого волкодава и пса-дракона в пылающей, искристой шкуре, с глазами, сверкающими с золотой маски морды, точно фейерверки.

– Хочу, чтоб вы сделали для меня кое-что напоследок, – говорю я им, натягивая шапочку.

Собаки вращают глазами, обдают меня волной запахов.

Нагибаюсь, вкладываю розовый «Bic» в руку принцессы. От этого она вздрагивает всем телом, заставив вздрогнуть и меня, но не просыпается.

Чувствуя, как стучит сердце в груди, надеваю перчатки.

– Доставьте меня в деревню, к родным, – говорю я псам. – Плевать, кто из вас – отнесите меня туда.

Кто бы из псов это ни был, он необычайно силен, но даже не думает причинить мне вреда.

Внизу, подо мной, вся страна: вон там идет война, а вон горы, а там, позади, уносится вдаль большой город. Какой-то миг я могу видеть, как псам удается путешествовать с такой быстротой: сами мгновения расступаются перед ними, уступают дорогу, сжимаются, растягиваются, как того требуется псу, и он летит, несется сквозь безвременье.

И вот я бреду, спотыкаясь в глубоком снегу, вдоль россыпи огромных заснеженных валунов. С юга над головой сквозь пелену снега проступают очертания Плосконосого Пика, а с севера темнеет Великий Дождь. Их склоны смыкаются впереди – там перевал, ведущий к дому.

Все волшебство исчезает с коротким, резким свистом шальной пули. Миг – и огромный пес исчезает, унося с собой и тепло, и даже запах. Свет ослепительных глаз больше не озаряет горные склоны. Мое нутро, мой хребет больше не трепещут от чувства собственного могущества или опасности. Я снова здесь – там, где представлял себя под обстрелом, среди огня, крови и смерти. Снег будто ножом полосует щеки, каменистая тропа исчезает впереди во вьюге, ветер коварен, хитер – так и норовит прикончить меня, сбросив вниз. Опасно, но это не буйная, слепая, неодолимая, как воля Господа, опасность войны. Чтобы остаться в живых, нужна самая малость: целиком, и умом и телом, сосредоточиться на ходьбе. Я помню этот шаг и погружаюсь в него с головой.

Война, столичный город, принцесса, все технологии и деньги, что я имел, все люди, которых когда-либо знал – все это превращается в давний сон, а я иду вперед, вверх, споря с обледенелыми скалами и с непогодой.

– Я буду рада встретиться с ними, – говорит она в этом сне, во сне о последней ночи нашей любви.

Она сидит рядом, обняв поджатые к подбородку колени, и больше не улыбается – наверное, слишком устала для веселья или притворства.

– Я слишком уж много говорю о себе, – виновато отвечаю я.

– Но тосковать по родине – это же так естественно, – степенно, уверенно говорит она.

Одолеваю последний, самый узкий отрезок тропы. В пещере, за загородкой, козы. Завидев человека, почуяв запах внешнего мира, запах мыла и новой одежды, они затевают давку, поднимают шум.

В стене рядом с загоном окно. Ставни раздвигаются в стороны, за окном мелькает лицо, слышится крик. Дверь с грохотом распахивается, из дому, обгоняя споткнувшегося от удивления отца, выбегает мать, а за ней братья с сестрами. На порог выходит дед, младшие сестренки обхватывают меня с двух сторон, родители, смеясь и плача, бросаются ко мне. Как тут устоишь на ногах? Мы падаем. Снег мягко подхватывает нас. Козы в загоне толкаются, блеют от возбуждения, стучат рогами в ограду.

Ладони матери крепко сжимают щеки.

– Нужно же было прислать весточку! – кричит она, перекрывая лавину вопросов. – Я бы приготовила такой пир!

– Я не знал, что приеду! – кричу я в ответ. – До самой последней минуты! Не было времени сообщить!

– Идем! Идем в дом! Выпьешь хоть чаю с дороги!

Меня со смехом поднимают на ноги. Пихаю меньшого из братьев кулаком в плечо:

– Ишь, как вымахал!

В ответ он пихает меня кулаком в бедро, и я притворяюсь, будто вот-вот упаду.

– Ай! Ногу сломал!

И все хохочут, точно я – самый остроумный человек на свете.

Гурьбой вваливаемся в дом.

– Подожди, – говорю я деду, собравшемуся затворить дверь.

Смотрю наружу, в снежную пелену, на юг и на запад. Какого из псов принцесса пошлет за мной? Думаю, серого. Надеюсь, не станет она гонять золотого только затем, чтоб разорвать меня на части. А когда же он явится? Много ли у меня еще времени? Она вполне может пролежать без чувств еще не один час…

– Да закройте же дверь! Пусть дом снова согреется!

Каждый звук за спиной мне в новинку, однако я прекрасно помню, что слышал все это тысячи раз: к столу волокут скамьи, негромко бурлит вода в чайнике, радостно гомонят дети…