Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Отсюда вопрос: известно ли ему все, что она навоображала? Если он и не чувствовал ее мыслей, то легко мог о них догадаться…

С этими мыслями она выпила свежего чаю, радуясь боли в обожженных губах.

В воздухе перед ней повисла говорящая бусина. Эстер протянула к ней руку, и бусина опустилась на ладонь. Глупая милая хитрость, самообман… и все-таки Эстер нравилось делать вид, будто ее бусина тоже хоть немного живая.

– Отвести ли вас к внутреннему бассейну, Эстар?

– Да, – сказала она. – Отведи меня туда поскорее.

Вначале она оказалась в той части дома, куда почти не заглядывала, потом одна из стен перед ней расступилась, так же, как молекулы его маски, и… За ней начиналась часть дома, где Эстар не бывала еще никогда.

Его комнаты.

Они открывались одна за другой. Пустые, почти голые, окрашенные в неяркие цвета, украшенные там и сям вещами, перед каждой из которых Эстар в другое время надолго замерла бы в безмолвном восхищении. Музыкальные инструменты его планеты; скульптура, изображавшая странного, неведомого зверя; раскрытая книга, а на страницах – знаки инопланетного алфавита, написанные от руки…

Но вот очередная стена разъехалась в стороны, и бусина замерцала, указывая путь в прямоугольное помещение. Вверху голубело земное небо, в центре синела вода. У края бассейна стояли шеренги горшков с огромными неземными папоротниками и крохотными неземными деревцами. Листья растений ласково клонились к воде, приправленной теми же минералами, что и воды их родины. Нетрудно было представить, что перед Эстар – кусочек его родной планеты, и темное сильное тело, рассекающее воду у самой ее поверхности, принадлежит вовсе не пришельцу с иной планеты, а самому настоящему местному жителю. Здесь, в эту самую минуту, пришельцем с иной планеты была она сама.

И в эту самую минуту темная фигура достигла края бассейна – в каком-то десятке футов от нее.

Он вынырнул из воды, тут же покрывшейся рябью. Он выбрался из бассейна, двинулся вперед среди горшков с деревьями и папоротниками, и вскоре вышел из тени листвы, так же, как перед этим из воды. Все было, как он и обещал. Она могла видеть его – нагого, без маски, таким, какой он есть.

Эстар смотрела на него, насколько хватило выдержки. Затем развернулась и быстро пошла прочь. А вскоре, не успев даже достигнуть внутренних комнат, пустилась бежать.

Вернувшись в отведенные ей комнаты, она уже через час отправила к нему говорящую бусину – с просьбой. Не прошло и пяти минут, как бусина вернулась с ответом. На сей раз о телепатической связи не было и речи. Он понимал: Эстар бы не вынесла этого.

– Прошу вас, не спрашивайте ни о чем, – сказала она. – Пожалуйста.

Родные не ожидали ее приезда и не готовились к встрече. Рассеянные по комнате, будто опавшие листья, они встретили ее появление тревожными односложными восклицаниями.

Конечно же, они поняли, что произошло. Винил ли кто-то из них в происшедшем себя? Этого Эстар не заметила. Об этом она просто не задумывалась. Она не думала ни о чем, и меньше всего – о том, что в конце концов должна будет вернуться туда, откуда сбежала.

Уйдя в свои комнаты в доме Левина, она окинула взглядом незнакомые знакомые стены и вещи и улеглась в давно позабытую издавна памятную постель.

– Принесите чего-нибудь усыпляющего, – сказала она домашним роботам.

Роботы повиновались. Выпив лекарство, Эстар закрыла глаза и утонула в море глубиною в тысячу миль. Ей снились сны, но все они были путаными, отстраненными. В краткие минуты пробуждения она не могла вспомнить ничего, кроме ярких красок да бесформенных вихрей вопросов и шума. Сны ничем не угрожали. Окончательно проснувшись, она велела принести себе еще снотворного и вновь провалилась в сон.

Шли дни, шли ночи. Пробуждаясь от сна, Эстар позволяла роботам приносить ей что-нибудь еще. Поглощала соки, витамины и мелкие фрукты. Шла в ванную, погружалась в ароматную жидкость, вытиралась и возвращалась в постель. И засыпала.

Само собой, однажды это должно было кончиться. Все это вовсе не было способом умереть. Эстар требовалось лишь временное забвение, пародия на приближение смерти. За ее физическим равновесием бдительно следили роботы – сбавила в весе фунтов на пять, только и всего. Никто ее не тревожил, ни о чем не просил, ни в чем не упрекал. Каждое утро ей доставляли одну-две коротких записки – от Рады с Лирой, а раз или два и от Левина. Написанные от руки, они были насквозь пронизаны тихой заботой. Родные были очень мягки и терпеливы. Конечно, с ее стороны нехорошо было тревожить их, так беспардонно перекладывая на них свое бремя, но это ее не слишком-то волновало.