Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Без применения силы, без малейших угроз, одним лишь невысказанным, никак не продемонстрованным, однако известным всем доводом… Земля была в долгу перед своими друзьями. Первый и единственный ошеломляющий удар – и исход битвы решен. Собственно, и битвы-то никакой не последовало. Бои начались позже, семьдесят лет спустя, когда умиротворенное человечество всколыхнула вторая волна роз – пурпурных, лазоревых, зеленых неземных роз, выращенных в садах, засеянных семенами иной планеты. Тогда некоторые из вызванных предпочли спрятаться, пуститься в бега, другие – сопротивляться. Третьи попросту твердо, наотрез отказались повиноваться и остались сами по себе. Но и на этот раз незримое, неощутимое, однако ж невыносимое давление одолело и тех, и других, и третьих. Вскоре обнаружилось, что люди конфликтуют только с другими людьми. Пришельцы ни с кем не воевали, никого не захватывали силой. Но они ждали, и это чувствовалось – да еще как. Розы, брошенные в огонь, не сгорали. Розы, вышвырнутые в мусор, таинственным образом возвращались – свежее и чище прежнего. Пришельцы не повторяли требования дважды. Первого раза всегда было довольно.

Без инопланетных подарков о процветании, подобном нынешнему, человечеству нечего было и думать. Постепенно, поддавшись на убеждения собственных соотечественников, сбитые с толку, уставшие биться лбом о бетонные стены цензуры, и те, кто прятался, и те, кто дрался, и те, кто держался сам по себе, сдавались, смирялись с поражением, повиновались.

Немалую роль играл и еще один факт. Ни в первых двух волнах роз, ни при спорадических индивидуальных вызовах за все пятьдесят лет, миновавшие после второй волны, пришельцы ни разу не попросили ничего от тех, кто не мог позволить себе удовлетворить просьбу. В этом чувствовалась какая-то бездушная математическая логика – безнадежно нечеловеческая, бесчеловечная.

Получавшие розы семьи неизменно были богаты. Не просто зажиточны – зажиточными теперь сделались почти все, – но более того. Богатство, многочисленные друзья и родственники, сила духа и разума – все это служило утешением перед лицом неизбежной утраты. Утраты одного из детей. Сын или дочь – любой, кого семья предпочитала отослать из дому, без кого легче всего могла обойтись – как правило, находил открывшуюся перспективу заманчивой, приемлемой, или хотя бы сносной.

Левин помнил, как в двадцать шесть все это напоминало ему жертвоприношения Молоху или Юпитеру, младенцев, отдаваемых на заклание, дабы умилостивить божество. Но это, конечно же, было глупо. Те, кто отправлялся во владения инопланетян, шли туда не на смерть, не для того, чтоб поклоняться новым богам, и даже не на долгую службу. Никто из них не становился ни жертвой, ни рабом. После этого их часто видели, они навещали семьи, поддерживали связь с родными. Их жизнь продолжалась на крохотных клочках занятой пришельцами земли практически без изменений. Они были вольны идти, куда угодно – гулять по владениям пришельцев, входить в любое здание, странствовать по окрестностям, вольны изучать мир инопланетян в любых его проявлениях, во всем многообразии его наук и искусств.

Всех их, ушедших к инопланетянам, отличало только одно – отстраненность, жуткое беспричинное молчание, росшее день ото дня.

Визиты домой становились все реже. Все реже становились звонки и видеочаты. Они растворялись в инопланетной культуре и исчезали. Напоследок их лица неизменно несли на себе печать тоски и тяжкого бремени, как будто каждый из них, вопреки всем предостережениям, заглянул за какую-то запретную дверь и был ошеломлен, сокрушен какой-то ужасной тайной. Осиротевшие семьи понимали: кто-то пожирает их сыновей и дочерей заживо, не оставляя даже косточек для похорон.

Имелись опасения (правда, вслух о них говорили редко), что сердца детей человечества разрушает – а может, и убивает – природная ксенофобия, естественное отвращение. Ведь они выросли среди своих собратьев, а после были отосланы к чужим! Ну, а свобода общения с семьей и друзьями только еще ужаснее подчеркивала разницу между инопланетянином и человеком. А инопланетяне (о чем не упоминали почти никогда) были уродливы – невероятно уродливы. Уж это-то выяснилось быстро, еще в самом начале. Возможно, из уважения к своей новой планете, возможно, от стыда они прятали свое уродство под элегантной одеждой, под перчатками, вуалями, капюшонами и масками. Но даже одного случайного взгляда было достаточно. Они были очень похожи на земных мужчин и женщин – немного выше ростом, стройные, мускулистые… Но эта схожесть и делала разницу особенно отталкивающей, а омерзение – еще более невыносимым. Есть ведь такое, чего не удастся прятать вечно: полоски покрытой густой шерстью кожи, многопалые кисти без перчаток, блестящие глаза без белков с желтоватой слизистой оболочкой…