Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

— Не очень удобно для игры.

Никто не улыбнулся.

Каллагэн положил колы, подошел к окну и взглянул на улицу.

— Вы очень решительны, — сказал он. — И я надеюсь, что могу сообщить вам кое-что, что может вам помочь. В окошке мебельного магазина Барлоу и Стрэйкера выставлена табличка: «Закрыто до дальнейших объявлений». Я сам ходил туда в девять часов, чтобы проверить слова мистера Берка об этом загадочном Стрэйкере. Магазин заперт, спереди и сзади.

— Можете сопоставить это с тем, что сказал Марк, — заметил Бен.

— Может быть. А может, это просто совпадение. Я спрашиваю вас еще раз: вы уверены, что католическая церковь должна участвовать в этом?

— Да, — сказал Бен. — Но если вы откажетесь, мы обойдемся без вас. Если придется, я пойду туда один.

— Не стоит, — сказал отец Каллагэн, поднимаясь. — Пойдемте в храм, джентльмены, и я выслушаю вашу исповедь.

Бен неуклюже стал на колени в полумраке исповедальни, мысли его путались, вызывая из памяти вихрь полуреальных образов: Сьюзен в парке; миссис Глик, отступающая от креста с открытым ртом; Флойд Тиббитс, вылезающий из машины в своем нелепом наряде; Марк Петри, заглядывающий в окошко машины Сьюзен. В первый и последний раз он подумал, что все происшедшее могло оказаться сном, и в какое-то мгновение ум его ухватился за эту спасительную возможность.

Тут он увидел что-то в углу исповедальни и поднял с пола. Это была коробочка из-под конфет, выпавшая, должно быть, из кармана какого-нибудь малыша. Она была реальна. Его пальцы сжимали картон. И весь этот кошмар тоже был реальностью.

Маленькая дверца отворилась. Он взглянул туда, но ничего не увидел. Там была занавеска.

— Что я должен делать? — спросил он у занавески.

— Повторяйте: «Господи, помилуй меня, ибо я грешен».

— Господи, помилуй меня, ибо я грешен, — повторил Бен странным, не своим голосом.

— Теперь расскажите мне о ваших грехах.

— Обо всех? — спросил Бен в недоумении.

— Можно выборочно, — сказал Каллагэн сухо. — Я знаю, что у вас еще много дел до темноты.

С трудом соображая и пытаясь следовать схеме Десяти заповедей, Бен начал говорить. Это оказалось легче, чем он думал. Не было никакого чувства облегчения — только неловкость от того, что приходится доверять едва знакомому человеку самые сокровенные тайны своей жизни. Еще он чувствовал странную завораживающую силу ритуала, напоминающую чем-то действие алкоголя. Во всем этом было нечто средневековое, очень древнее. Он вспомнил эпизод из картины Бергмана «Седьмая печать», где процессия кающихся проходит через зачумленный город. Кающиеся до крови хлещут себя березовыми ветками. Вся эта нереальность окончательно заставила его поверить в происходящее, отметая успокоительную ложь, и он в конце концов почти видел слово «вампир», выписанное на темном экране его сознания — не размашистыми буквами названия кинофильма, а маленькими, экономными буковками реальности. Он чувствовал себя перенесенным в другое время, беспомощным в тисках этого непонятного ритуала, существующего во времена, когда оборотни, инкубы и ведьмы кишели в кромешной тьме вокруг, а церковь была единственным лучом света. Впервые в своей жизни он чувствовал медленную, ужасающую поступь столетий, в сравнении с которыми вся его жизнь была мгновенной искрой в чудовищном механизме. Мэтт не говорил ему о понимании отцом Каллагэном церкви как Силы, но Бен сам осознавал сейчас это. Он чувствовал эту Силу, сжимающую его до предела, делающую нагим и беззащитным. Он чувствовал ее так, как только может чувствовать некатолик, с детства не ходивший к исповеди.

Когда он поднялся, в лицо ему милосердно пахнуло свежим ветром их открытых дверей. Он вытер пот ладонью.

Каллагэн вышел из-за занавески.

— Еще не все, — сказал он.

Бен беспрекословно вернулся, но на колени вставать не стал. Каллагэн наложил на него покаяние: десять «Отче наш» и десять «Аве Мария».

— Я их не знаю, — сказал Бен.

— Я дам вам текст, — ответил голос из-за занавески. — Можете повторять их про себя, когда мы поедем в Камберленд.

Бен какой-то момент колебался, потом сказал:

— Вы знаете, Мэтт был прав. Когда говорил, что это труднее, чем нам кажется. Нам всем придется попотеть, пока это кончится.

— Да? — отозвался Каллагэн, то ли вежливо, то ли сомневаясь. Бен не мог этого сказать. Он поглядел на руки и увидел, что все еще держит коробочку. Конвульсивным движением руки он смял ее в бумажный комок.