Чайна Мьевилль - Переписчик

Я слышал, как клиент говорит отцу о своих потребностях. Голос его звучал так низко и быстро, что я ничего не мог разобрать. Отец пытался его успокоить. Не сработало, и юноша заговорил еще громче.

– Сделай гребаный ключ, – вот что я услышал.

Отец коротко ответил.

– Хочешь серебряный цветок? – спросил молодой человек. – Хочешь, чтобы я дал тебе цветок, советник? О, они все мне нужны! Все нужны!

На несколько минут повисла тишина, а потом раздался скрежет и размеренный ритмичный стук. Я так и сидел, согнувшись в три погибели и опасаясь распрямиться. Слушал удары и ощущал, как от них по дому расползается дрожь.

Я не знаю, как назвать охватившее меня тогда чувство… конечно, в основном это был страх, но также присутствовала и некая убежденность, азарт от того, что я совсем не удивлен, увидев себя там, будто я наблюдал за собой со стороны и мог распознать неизбежность.

Ритмичный стук не утихал. Я моргал и трясся, а потом глянул в небо, потеплевшее и потяжелевшее от облаков, и заметил, как мама опустилась на колени, задрав юбку и расставив ноги в канавки между засеянными бороздами. С ее рук валились комья грязи.

Я уставился на маму, а она – на меня, и мы прислушались.

Когда мама вздрогнула и протянула мне руку, я понял, что плачу. Она не обняла меня и не зашептала нежности, но встала и поспешила ко мне через цепляющиеся за лодыжки овощи, и я пошел навстречу. Она сжала мои ладони и как могла быстро потащила прочь от дома, за пределы слышимости и видимости.

– Вот так, – бормотала мама, – сюда.

И без конца издавала какие-то тихие звуки.

– Стоп, подожди, – сказала она, словно бы самой себе. – А теперь быстро.

Она вела меня вниз по склону. По горной пыли мы добрались туда, где я прежде не бывал – казалось бы, невозможно, но я огляделся и даже в том дрожащем состоянии понял, что никогда не видел вот эту группу стволов и ветвей и вон ту трещину в огромной каменной плите под нами, лопнувшую под напором расползающихся лиан.

Лесной зверек – быстрый и мохнатый – пробежал мимо так близко, что я сумел разглядеть его зубы. Мама оперлась спиной на дерево. Она все еще держала меня за руки, вытянув напряженные свои, так что я не мог ни отойти, ни приблизиться к ней.

– Как в воде, – наконец произнес я и указал в ту сторону.

Мама посмотрела на мой палец и вновь на меня.

– Как в резервуаре, – продолжил я.

Я указывал на лозу, расползшуюся и изогнутую, будто лапы насекомых или конечности морских животных.

– А, да, – сказала мама через мгновение. – Морская звезда. Да, наверное, немного похоже.

Я высвободил руки и, забравшись на каменный выступ, уселся, так что теперь наши головы были на одном уровне.

– Вода в том резервуаре была соленая, – объяснила мама. – Как само море. Помнишь, я рассказывала тебе, что такое море?

Ничего такого она не рассказывала. Об этом писалось в книге, которую она мне давала. Я кивнул, стесняясь взглянуть на нее.

– На дне морском живет рыба размером больше, чем наш дом, – поведала мама, прищурившись от ветра. – Может, есть такая же огромная морская звезда, не знаю.

– А люди там есть? – спросил я.

– Без понятия. Впрочем, по ту сторону моря живут люди, может, и под морем тоже. – Она потерла ладони друг о друга и прошептала в них: – Представь, какими они должны быть. Только вообрази.

– Что за серебряный цветок? – спросил я. – Для чего он?

– Ни для чего. Ты ведь хочешь серебряный цветок? – Мама сказала это гадливо, но, заметив, как я обхватил себя руками, вздохнула и тихо добавила: – Это то, что ты отдаешь кому-нибудь, чтобы сбежать.

Я двинулся вниз к разлому в плите, из которого торчали лозы, и вытащил крошечное крапчатое яйцо. В трещине уместилось гнездо с остатками других яиц, расколоченных изнутри. Взятое мною было целым и мертвым.

– Когда мы вернемся? – спросил я.

– Через два часа.

Я спустился по крутой стороне скалы. Потребовалось несколько попыток, но я все же ухватился за пустившие корни лианы и вскарабкался по ним. Когда я поднял глаза от заросшего мхом выступа, мама наблюдала за мной, чуть склонившись. Она улыбнулась и помахала.

Вскоре облака потемнели. Я положил яйцо и вернулся, и мы по тропинке поднялись к дому. Едва мы приблизились, я вновь заплакал и разрыдался еще горше, когда мы увидели, что дверь открыта, но отец остался в мастерской, не издавая ни звука. Мама уложила меня спать, а он так и не вышел.

Где-то через полгода после этого мама взлетела по лестнице на верхний этаж, когда я исследовал его пустое пространство. Она практически вытолкала меня из дома и устроила еще одну быструю целеустремленную прогулку к местам, где я никогда не бывал.