Джо Хилл - Странная погода

– Чую запах обеда. Что в духовке?

– «Сталинградская битва», – ответил отец.

– А что за оранжевую муть ты взбиваешь?

– Крем для «Панамской причуды».

Я полез в холодильник за прохладительным и обнаружил «Панамскую причуду», гору, сваянную из трясущегося желе с вишенками внутри. Готовить мой отец умел немногое: желе, макароны с говяжьим фаршем, курицу под соусом, приготовленным из супов в пакетиках. Подлинный его дар на кухне проявлялся в наименовании блюд. Сегодня вечером это «Сталинградская битва», на следующий – «Техасская резня бензопилой» [17] «Техасская резня бензопилой» – американский фильм ужасов, вышедший на экраны в 1974 г. (причудливая смесь белых бобов с мясом в кроваво-красном соусе), «Сигара Фиделя» на обед (коричневая тортилья, начиненная мелко рубленной свининой и кусочками ананаса), «Фермерская пицца» на завтрак (обычный омлет, посыпанный сыром и – как придется – кусочками всего, что под руку подвернется). Отец не был склонен, как я, к полноте, но благодаря нашей диете не был и ничьим идеалом стройности. Расходясь в коридоре, мы оба были вынуждены поворачиваться боком.

Налив себе прохладительного, я выдул весь стакан в четыре глотка. Не вполне помогло. Я налил еще стакан.

– Уже почти готово, – сказал отец.

Я коротко хмыкнул, подтверждая, что услышал его. «Сталинградская битва» – это картофельное пюре с мелко нарезанной говядиной и готовым грибным соусом. Есть это, грубо говоря, то же самое, что уплетать ведро жидкого цемента. У меня внутри все кипело после похода к «Мобил» и обратно, и от обеда, пахнущего собачьим мясом, мне делалось нехорошо.

– Ты есть не рвешься? – спросил отец.

– Да нет, есть я хочу.

– Извини, это не мамочкин яблочный пирог. Только должен тебе заметить, что даже будь она здесь, не думаю, чтоб пекла тот пирог.

– Я что, похож на малыша, которому пирог нужен?

Он бросил на меня косой взгляд и сказал:

– Ты похож на малыша, которому нужно вколоть что-то для лечения изжоги, нарушений пищеварения, расстройства желудка и тошноты. Ты в порядке?

– Я просто собираюсь посидеть в тишине и поостыть, – ответил я. – Я так не жарился с тех самых пор, как отбивался от вьетконговцев близ Кхесани [18] Кхесань – район, возле которого располагалась военная база США. Во время Вьетнамской войны там произошло сражение, получившее широкое освещение в СМИ. Ныне в Кхесани музей, где экспонируются реликвии войны. Большая же часть бывшей базы стала пустырем, засаженным кофейными деревьями и заросшим бананами. .

– Не будем болтать об этом. Если я начну думать о ребятах, которых мы там оставили, то стану плакать во взбитые сливки.

Я вышел, насвистывая «Спокойной ночи, Сайгон». Мы с папой без устали готовы вспоминать, как вместе сражались с северными вьетнамцами, как перебрасывали оружие контрас, как едва уцелели после аварии вертолетов, отправившись в Иран освобождать заложников. Правда состояла в том, что ни один из нас ни разу не покидал Калифорнию, если не считать одной поездки на Гавайи, когда мы еще жили одной семьей в традиционном смысле. Уж кто и искал приключений в местах куда как отдаленных, так это моя мать.

Формально мои родители все еще состояли в браке, только мать моя жила среди племен на побережье Юго-Западной Африки и дома провела всего четыре месяца за последние четыре года. Когда она жила в Штатах, мне делалось не по себе. Разговоров мы не вели: беседовать с моей матерью значило блуждать в нескончаемых словесных лабиринтах, обсуждая темы, охватывающие феминизм и социализм, а также мои эмоции по поводу собственной сексуальной идентичности. Бывало, иногда она попросит меня присесть рядом с нею на диван и примется читать мне статью о женском обрезании из «Нэшнл джеографик». Или возьмется утверждать, что обыкновение женщин брить себя под мышками есть форма патриархальной власти, а потом так и смотрит на меня с каким-то враждебным очарованием, словно бы в ожидании, что я примусь осуждать пучки седой волосни у нее под мышками. Как-то я спросил отца, почему они не живут вместе, и он сказал: потому, что она сверкает, как бриллиант.

Точно – бриллиант, по-моему. Я читал ее книги – они из тех, что вы назвали бы захватывающими. Но чем я попросту любовался, так это ее умением сводить воедино различные небольшие наблюдения, а потом вдруг разворачивать их перед тобой (словно веер раскрывать), выявляя единую великую сущность. Любознательность захватывала ее всецело, буквально зачаровывала ее. Не думаю, что в голове ее оставалось место для заинтересованности мужем и сыном.