Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– И вправду следак… – проговорил удивленный голос рядом с Артемом. – Старший следователь областной прокуратуры Казарин Артем Сергеевич…

– Так объясните мне все-таки, товарищ Казарин, почему вы решили, что ваш подозреваемый прошел именно этим путем?

Артем поерзал на скрипучем стуле и с наслаждением втянул в себя воздух – пыльный воздух кабинета, так разительно отличавшийся от сырой и спертой атмосферы подземелий. Через окно – настоящее, хоть и забранное решеткой – в помещение лился свет. Белый, дневной, а не мертвый, электрический. Даже не верилось.

– Я же уже вам десять раз все разобъяснил и растолковал, а вы снова спрашиваете про одно и то же… – нетерпеливо проговорил он.

– Да, объяснили. И про диггера, и про темную болонью, и про подземный ход с таинственными знаками. – В голосе собеседника слышалось бесконечное, выдрессированное годами таких вот допросов терпение, разбавленное легкой скукой. – Но скажите, – не докажите, а только скажите мне, – вы сами-то уверены, что все было в точности так, как вы описываете?

Собеседник Казарина был приторно вежлив, как мальчики из учебника немецкого языка, по которому Артем учился в школе.

Казарин сцепил кисти рук между коленями и потупился. Он не знал, что отвечать.

– Итак, начнем сначала, – вновь терпеливо проговорил человек, сидевший напротив. – Вы преследовали подозреваемого в убийстве…

Казарин откинулся на спинку стула и молча наблюдал, как его собеседник в сотый раз повторяет изложенную им версию, многозначительно выделяя интонацией моменты, вызывающие у него особые сомнения. Интересно, подумалось Артему, что бы он сказал, если бы рассказать ему обо всем увиденном Казариным под землей, без утайки? Пожалуй, сразу отпустил бы Артема на все четыре стороны как человека, явно повредившегося рассудком. Даже Дзержинский на типовом казенном портрете смотрел на Казарина со стены подозрительно, с прищуром.

Из всего разговора Артем понял только одно: собеседник подозревает его в том, что Казарин – вовсе никакой не Казарин, а шпион и соглядатай, который попытался пробраться в бомбоубежище завода или на сам завод с целью выведать какие-то важные сведения. Но некий сознательный гражданин сообщил «комитетчикам», что нужно ждать гостей. Кто этот не в меру бздительный доноситель, сомнений не оставалось: не иначе, как болоньевый навел на Артема с Настей спецназ госбезопасности и чуть было не спровоцировал кровавую бойню между «спецами» и ментами. Спасибо Стрижаку и неведомому Шороху, у которых, слава богу, хватило ума и выдержки начать знакомство с разговоров, а не со стрельбы… Собеседник Казарина, который попросил называть его Иваном Иванычем («Ну, зовите меня, скажем, Иваном Ивановичем…» – отрекомендовался он в самом начале больше похожей на допрос беседы так, что сразу стало понятно: никакой он не Иван и Иванов в его семье отродясь не было), продолжал между тем скучно излагать Артемовы показания, ненадолго замолкая после каждой фразы. Он будто ждал всякий раз, что Казарин вдруг зарыдает горючими слезами раскаяния и исторгнет из своей груди правдивые показания, как Данко – пылающее огнем сердце. Артем злился все больше.

– Послушайте, Иван Иванович, или как вас там по-настоящему! – не выдержал он наконец. – Вы мне порядком надоели! Ребенка убили – вы можете это понять?! И тварь эта все еще на свободе! У вас есть дети? Этот гад в любой момент может продолжить мучить и убивать! А вместо того чтобы помочь мне в его розыске, вы тут мне допросы с пристрастием учиняете, как Берия Мейерхольду! – блеснул Казарин напоследок эрудицией либерального интеллигента, хотя и не считал себя ни интеллигентом, ни либералом.

– Господи, чем же вам Берия-то не угодил? – устало и грустно произнес Иван Иванович. – А допросов с пристрастием вам никто не устраивает, не сочиняйте.

– Как это – чем не угодил?! – взвился Артем. – Чем мне мог не угодить кровавый палач, сталинский сатрап и людоедский упырь? Наверное, пенсне его не нравится!

– Казарин, ну, что за бред вы несете? – Иван Иванович с какой-то брезгливой жалостью взглянул на Артема. – Нельзя же, в самом деле, бездумно повторять любую дичь, которую изрыгает на коммунальной кухне спившийся интеллигент дядя Петя вместе с рвотными массами! Лаврентий Павлович занял пост наркома внутренних дел СССР в конце 1938 года, когда массовые репрессии, даже по данным самых либеральнейших западных историков, резко пошли на спад.