Алексей Биргер - Заклятие слов

— «Периодическая система»? — уточнила я.

— И это тоже, — ответила она. — Но есть и другое…

Про «другое» она мне рассказывать явно не собиралась, и я попробовала растормошить ее с другой стороны:

— А еще какие-нибудь книги есть об уничтожении книг в будущем?

— Есть, например, «Прекрасный новый мир» Хаксли, — сказала тетка Тася. — Но эту книгу я тебе не дам, потому что в ней… гм… имеются любовные сцены, которые тебе читать еще не стоит.

— Подумаешь! — фыркнула я. — Сейчас такое и печатают, и по телевизору показывают! Я, если хочешь знать…

— Не хочу! — перебила она меня. — И книжку эту тебе не дам, еще года два как минимум, а то и три!

Я поняла, что лучше не настаивать (лучше я потом этого Хаксли втихую достану, решила я; я и достала, но, по правде говоря, он оказался довольно скучным) и перевела разговор на другую тему:

— А я вот подумала… Разве совсем нет книг, которые стоило б сжечь, чтобы никто этой гадости никогда не читал?

— Нет! — очень резко ответила она. Потом кивнула мне. — Иди сюда, — и повела за собой, вдоль стеллажей, во внутренние помещения библиотеки. — Конечно, — говорила она на ходу, — есть книги такие гадкие и гнусные, что никому не стоило бы их читать. Но разве есть у нас право решать, что уничтожать, а что — нет? Когда мы присваиваем себе такое право, мы очень быстро можем докатиться до чего угодно. Сами станем дикарями, рвущимися расправиться со всем, что выше нас. Да, вот, то, что я хотела тебе показать, — она подвела меня к стеллажу. — «Майн Кампф» Гитлера. Ты скажешь, такую книгу нельзя без омерзения взять в руки? Я соглашусь. Но, при этом, это мысли и убеждения того самого человека, который отдал приказ о сожжении книг. И в этом смысле, книга саморазоблачительна, она разоблачительней любых суровых исторических трудов, которые были написаны потом. Читая ее, мы видим, как человек все больше погружался в трясину мракобесия, как происходил этот процесс. И учимся распознавать механизмы этого процесса, чтобы не допустить подобного в будущем. Вот — «Записки» Екатерины Великой. Разве не стоит увидеть, как она врет и юлит? Разве не стоит обратить внимание, что ни единым словом не упомянут у нее Шешковский, «домашний палач кроткой Екатерины», как беспощадно определил его Пушкин — Шешковский, пытавший великого просветителя Новикова? Вот — собрание сочинений Сталина, а рядом — книги Жданова и Молотова. И все это человечеству надо знать, чтобы не повторять прежних ошибок. А если б тебе было известно, как некоторые из этих книг попали в библиотеку — точнее, вернулись в нее — что с этим связано… В каждой книге сохраняется частичка времени, и, будь то доброе время или злое, мы не имеем права его терять. Сохраненное время — это единственное, что у нас есть…

Тетка Тася и дальше продолжала говорить на эту тему, но я, признаться, немного отвлеклась. Есть за теткой такое — если ее занесет, то остановиться она уже не может, и загинает порой такую заумь, что у любого мозги поплывут. Но главное я поняла: тетка считает себя под защитой книг, которые она хранит. И я, надо сказать, сама видела, как это порой происходит. Поэтому и сейчас я уверена: книги каким-то образом дали ей понять, что эти подонки с их угрозами скоро притихнут — получат по мозгам и никому ничего плохого не сделают.

Еще мне хотелось бы знать, как тетка Тася потеряла кисть левой руки, и откуда взялся у нее этот ручной ворон, Артур, который сопровождает ее буквально повсюду. Ее даже в советское время, когда в церковь не верили, ведьмой считали, а уж теперь тем более перешептываются у нее за спиной.

С этим вороном одна история связана, о которой я вплоть до сегодняшнего дня никогда никому не рассказывала. Но дневнику-то можно довериться. И потом, сегодня ночью, почти год спустя, эта история получила свое продолжение.

А история эта такая. Тетка порой одержима бывает идеей заполучить всяких известных писателей и поэтов для выступления в актовом зале библиотеке (то есть, сейчас его по-другому называют, то конференц-зал, то белый зал, но, все равно, старое название непроизвольно выскакивает), и иногда это у нее получается, а иногда — нет.

В то, прошлое лето ей попалось две-три книжки человека, сейчас ставшего писателем, а давным-давно бывавшего в нашем городе в виде члена какой-то там высокой комиссии, которая в Москву должна доложить, что там у нас с культурой, и стоит ли нас поддерживать или надо нам по шапкам надавать. А как увидела его книжки, так и прониклась идеей его тоже заполучить для выступления.