Дарья Бобылёва - Вьюрки [litres]

И белый огонь растекся по жилам, напитывая каждую клеточку пламенем солнечным, как зерно в колосе. Напитал – и рванулся наружу, выломился из живой темницы, которую так давно жег и корежил. Но это было не больно, совсем не больно, и не страшно, наоборот – будто солнце вспыхнуло в груди, озарив оба мира сразу: и людской, и тот, соседний. И Катя наконец поняла особых тварей, поняла Полудницу. И поняла, что иначе было нельзя.

Она раскинула руки, и белая вспышка полыхнула над полем. Никита зажмурился, а когда снова смог разлепить обожженные веки – Катю уже охватило белесое пламя. Она как будто обесцвечивалась, сама становилась похожа на Наталью-Полудницу – побелели волосы, глаза затеплились ровным огнем, точно раскаленное железо.

– Ка-атя-а-а! – Никита тянул к ней руки, чувствуя, как лопается кожа на пальцах, тлеет ненужный бинт на безымянном. И наконец не выдержал жара, зарылся в пожухшую траву, задыхаясь и кашляя.

Выросшая над полем огромная фигура склонилась над Катей, качнув пламенеющим куколем, – и сомкнулась вокруг нее кольцом белого огня, столько раз уже виденным во сне.

Редкие облака ползли по тускло-голубому, обыкновенному небу. С Сушки тянуло прохладным водяным запахом. Лягушки орали самозабвенно, спеваясь в скрипучий хор. В ракитнике копошились воробьи. Овчарка Найда остервенело чесала за ухом.

Очнувшиеся от тяжелого полуденного сна дачники охали, щупали и показывали друг другу неизвестно откуда взявшиеся волдыри ожогов. Кто-то сидел на земле среди разбросанных рюкзаков и баулов, ошалело глядя по сторонам, а кого-то и вовсе пришлось поднимать на ноги общими усилиями. Зинаиду Ивановну еле вытащили из канавки – она все заваливалась на спину, как тяжелый жук-бронзовик, кряхтя и беспокойно спрашивая у поднимавших:

– А где Тамара Яковлевна? Тамару Яковлевну не видели?

К Никите подошел Андрей, молча протянул руку, предлагая помочь, но Никита покачал головой – ему вставать не хотелось. Он перевернулся на спину и уставился на тонкий перистый след самолета, неторопливо пересекавшего небо. Самолет тихонько гудел, и этот гул как будто тянул за собой все остальные звуки из нормального мира, казавшиеся теперь такими странными и непривычными, что слух поначалу отказывался их воспринимать. Где-то вдалеке просигналил автомобиль. В коттеджном поселке завывала газонокосилка. Когда она умолкала, было слышно, как лают собаки.

Клавдия Ильинична поправила испачканную в земле блузку, выпрямилась, держась за левый бок, и вдруг вскрикнула:

– Смотрите, человек!

У изгиба Сушки, под ивой, действительно сидел с удочкой мужик в красной спортивной куртке.

– Э-эй!.. Послуш… товар… человек!!! – замахала руками председательша.

Рыбак шевельнулся, коротким точным движением перезабросил удочку и снова замер в ожидании речной добычи.

Неуверенно переставляя ноги, спотыкаясь и хватаясь друг за друга, вьюрковцы побрели к нему. Никита лежал в траве, следил ничего не выражающим взглядом за крохотным самолетом и думал о том, что самолет похож на березовую чешуйку, прилипшую к небу, как к шляпке гриба. Больше ни о чем думать не хотелось, да и, кажется, незачем уже было.

Потому что обволакивающее забвение, пришедшее вместе с долгожданной прохладой, постепенно стирало мягким ластиком из памяти дачников белый огонь и черных зверей, изломанного Петухова и растерзанного Кожебаткина, тех, кто зовет с реки, и того, кто ходит в лесу, – и всех, кто остался там. И никто не обернулся, не увидел, как призрачной цветной дымкой, еще сохранившей очертания крыш и заборов, тает за их спинами навеки исчезающее из ведомого мира садовое товарищество «Вьюрки».

Борька пинал водянистую траву-недотрогу и злился на деда. Недотрога еще только цвела, ни одного надутого стручка, который звонко разлетается во все стороны от прикосновения, не поспело. И весь лес светлый, чистенький, листья запылиться не успели – ну какие сейчас грибы, рано еще. А дед заладил – «колосовики» уже пошли, соседка говорила, что ей дочка говорила, что ей знакомая говорила, что у железнодорожной станции белые продавали. Борька в Интернете форум таких же чокнутых грибников нашел специально, зачитывал деду вслух сводки по области: нет еще грибов. Но дед же в Интернет не верит, а компьютеры со смартфонами и всю технику зовет без разбору «планшетами», причем так это слово выговаривает – будто выплевывает. Кепку свою древнюю надел, сапоги резиновые, в одну руку корзину, в другую – Борьку. Все «планшеты» отобрал, вместо них выдал компас с треснувшей крышкой и повез за грибами, а на самом деле – как обычно, воспитывать. Потому что дед не только в Интернет не верит, но и в Борьку, часами там сидящего по важным делам, тоже. Ничего он, мол, не умеет, ничего не знает, жизни не нюхал, в лес его одного отправь – пропадет. Это кому, спрашивается, в голову придет цивилизованного человека в лесу оставлять? И как ему в лесу поможет знание того, что вот эта трава – недотрога, а та птица с синими переливами на крыльях – сойка? И вообще, какой такой жизни сам дед нанюхался, если даже родне по скайпу без Борькиной помощи позвонить не может? Дремучий совсем, одно слово – леший.