Эдвард Бенсон - Рассказы [компиляция]

Вернувшись домой, он нашел садовника занятым делом. Булыжники декоративной горки были свалены за сарайчиком для инструментов, и бордюр с полевыми цветами заново перепахан. Глупо было со стороны Кэролайн тащить в сад то, что было частью полей и живых изгородей, и он с удовлетворением смотрел на пустую грядку и разрушенную горку. Они всегда напоминали ему о ней каким-то особенным, глубинным образом, и с их исчезновением словно какой-то уголок его сознания очистился для новых более декоративных насаждений. Как постарела она за этот последний год каким удручающим и тягостным стало для него ее присутствие…

Воздух над полями дрожал от зноя, и очертания замка, казалось, колыхались. Ни разу со дня ее смерти, с того дня, когда он вернулся один с гусеницами ольхового мотылька, он не был там. Однако пора было покончить с прошлым — уничтожение посадок Кэролайн должно было, казалось, помочь забвению, — и как-нибудь, в ближайшее время, он сходит туда опять и убедится, что его указания насчет более прочного ограждения на вершине этой сломанной лестницы выполнены. Может быть, ему следовало сходить туда раньше и бесстрашно взглянуть в лицо всему, что было связано с этим местом; он знал, что в мозгу его образовалась маленькая черная заводь страха, в которой отражалось то место, где лежало ее изувеченное тело. Нельзя позволять ей растекаться, необходимо осушить ее.

Патси лежала неподалеку, в тени от сарайчика для инструментов; благоразумная маленькая леди, она наслаждалась свежим воздухом там, укрывшись от солнца. При виде ее воспоминание о ночном стуке в дверь, который разбудил его и заставил ее неистово лаять, вернулось к нему с внезапной отчетливостью. Патси всегда боялась и недолюбливала Кэролайн; обычно она выскальзывала из комнаты, если та входила в нее; она скорее осталась бы без обеда, чем приняла пищу из этих рук; если Кэролайн занималась своими посадками, когда Джон проходил через сад с собакой, Патси обходила её далеко стороной.

Было время ленча, и он позвал:

— Патси, иди, поешь! — И собака побежала за ним через сад с готовностью устремившись к своей миске. Потом произошло нечто непонятное. Когда они подошли к тому месту, где была декоративная горка, Патси остановилась и принялась лаять не то яростно, не то испуганно, пристально уставившись на что-то. Затем она скользнула прочь, под прикрытие изгороди из бирючины, и помчалась к дому.

Всего на мгновение та маленькая черная заводь страха, что таилась у Джона где-то в глубине подсознания, расширилась, затопив все; жидкое, расплавленное солнце, казалось, внезапно сгустилось, вобрав в себя самый дух Кэролайн. Но он призвал здравый смысл себе на помощь: просто-напросто вид Патси, спасающейся бегством, — как он не раз наблюдал это, когда Кэролайн оказывалась поблизости, — вызвал эту странную иллюзию, что она здесь, у своей разрушенной горки и перепаханной грядки полевых цветов. Все это — лишь плод его воображения, — сказал он самому себе; он, как ребенок, который выдумывает всякие страхи, а потом сам их пугается. Этому надо положить конец; он должен, не откладывая, пойти в замок. Сегодня же днем он возьмет свой садок и свои ящички со стеклянными крышками и пройдет, шаг за шагом, тот последний путь, который он проделал вместе с Кэролайн, до самого замка. Патси на этот раз составит ему компанию; она не ходила с ним раньше, так как ни за что не согласилась бы пойти вместе с Кэролайн.

Они отправились через сад. Всякое воспоминание об утреннем волнении изгладилось из памяти Патси. Какой-то запах привлек ее внимание там, где стояла горка, и она, принюхиваясь, с восторгом устремилась на засеянную спаржей грядку. Она плюхнулась в одну из канав, выкопала крота, не требуя награды, и вскоре прямо перед ними возник замок.

Как мудро он поступил, — подумал Джон, — что постарался взять себя в руки; вид замка не вызвал в нем никакого волнения, было просто любопытно взглянуть на него опять. Вот здесь они с констеблем, освещая себе путь фонариком, наткнулись на ее тело; он с необычайной ясностью вспомнил влажное поблескиванье крови около головы. Прямо над ним висел неогороженный край лестницы. Он чуть не расхохотался при мысли, что все эти недели в нем жил черный, глубоко запрятанный ужас. Теперь эта пустая фантазия развеялась: ни малейшей дрожи, ни трепета не пробежало по его телу, напротив, было что-то странно притягательное в этих воспоминаниях. Пожав плечами, он обошел вокруг башни; поймав по дороге редкий экземпляр бабочки-комма, он снова вернулся ко входу в замок.