Массивная лохань не поддалась. Гребцы бросились помочь, но Уги жестким взглядом осадил их. Его лицо побагровело, под черной от солнца и татуировок кожей выступили толстые канаты вен. Мышцы рук окаменели, ноги и таз превратились в сплошной монолит. Скрежеща зубами, дико сопя и изрыгая проклятья, Праворукий яростно уставился выкатившимися из орбит глазами на непокорную ванну и что есть мочи громогласно зарычал. Рык, перешедший в отчаянный крик, излучал такую неистовую силу, что окружающие невольно замерли. Уги орал, будто несся в атаку на полчище немытых, держа перед собой верный двуручный фламберг. Его рев отразился от стен, достиг стеклянного купола и оттуда отозвался глухим эхом. Солнце в глазах погасло, и ванна, скрипя и скрежеща, отделилась от пола.
По купальне пронесся вздох изумления, и у присутствующих округлились глаза. Уги поднял каменную ношу над головой и спросил притихшую хозяйку.
— Куда?
Женщина онемела. Первым очнулся ее муж. Он подбежал к выходу и настежь распахнул створки дверей. Раб с ванной над головой твердо прошагал к выходу.
Гранитную купель, в конце концов, доставили на галеру. Честно сказать, выходя на крутое крыльцо, Праворукий уже жалел о содеянном. Но отступать было некуда, и он, собрав оставшуюся силу, дрожащими ногами ступил на мраморную ступень. К своему удивлению, с лестницы он все же спустился на обеих ногах. Дальше было легче. Пройти виноградную беседку и выйти на улицу предстояло по прямой. Это основательно облегчало задачу.
«Ну и дурак, — злился на себя Уги, — полный дурак».
— Зачем? — спросил его северянин, уже на галере.
— Сам не знаю, — пожал плечами.
— Силы у тебя хоть отбавляй, но думай, прежде чем пускать ее в ход.
— Тебе-то что за дело.
— Надеюсь, мы с тобой не последний день вместе.
— Ага, еще пару дней, пока ты не свалишься под весло, когда Кху не будет спать.
Гелар пропустил ехидное замечание мимо ушей.
— Ты хотел ей что-то доказать? Зря.
Уги промолчал.
Позже, сидя на банке, он вспоминал прекрасный дом отакийского вельможи — переливающиеся в ярких солнечных лучах диковинные фрески на стенах, цветочное благоухание в комнатах, стройную черноволосую хозяйку. Еще он вспомнил ее тонкую точеную ножку, случайно выглянувшую из-под легкой туники, длинную лебединую шею и сверкающий негодованием, но вместе с тем такой живой и такой страстный завораживающий взгляд.
«Дурак, — еще раз сказал он себе, глядя на содранные в кровь ладони, — теперь долго не заживет».
— В «Трактате о Вечном» великого Эсикора есть такие строки:
Гордыня человека сильнее его нищеты и невзгод.
Гордец не желает учиться, не стремится к познанию и не совершенствуется.
Он и так считает себя богом.
Из-за своей гордыни он, даже разбогатев, все одно остается нищим.
Воистину, гордец, победивший свою гордыню, станет велик.
— Причем тут гордыня?
— Может это весло и есть твое испытание?
Уги так и не понял, к чему это было сказано.
— А ну, подойди сюда, Праворукий!
Уги повернулся к корме. Его звал жирный Кху. Тыча в сторону парня коротким пухлым пальцем и гневно, на показ, хмуря съеденные солнцем брови, он косился на стоящего рядом купца Тордо и того самого отакийского вельможу.
— Что там еще, — раздраженно пробурчал Уги, нехотя поднимаясь с банки.
Кху не мог скрыть удивления, Тордо с интересом будто видел впервые, осматривал подошедшего парня, а отакиец взирал на него с неприкрытым восхищением. В груди тревожно екнуло.
— Гм, — прокашлялся купец, — наслышан.
Снова тягостное разглядывание.
— Что? — не выдержал напряженного молчания раб.
— Он тебя купил, — Тордо кивнул в сторону отакийца.
— Что? — Уги отшатнулся.
— И хорошо заплатил.
— Это как?
— Ты теперь его. Иди.
Парень не шелохнулся.
— Иди! Чего встал, Праворукий, — прорычал Кху.
— Погоди, — Уги вдруг осенило, — я же ни слова не знаю по-отакийски.
Судовладелец повернулся к вельможе и что-то тихо сказал на его языке. Тот махнул рукой — все равно. И тут Уги, гордо выпрямив спину, посмотрел на всю троицу надменно и с явным превосходством:
— Условие — или я уйду не один, а вон с тем доходягой, — махнул головой в сторону Гелара, — или дайте мне, наконец, спокойно выспаться. Завтра опять в море.
— Какие еще условия? — начал Тордо.
— Иначе сбегу! Так ему и переведите. Вы же не хотите потерять дружбу такого знатного вельможи из-за беглого раба? К тому же тот худой и дня не протянет на обратном пути. У него две дороги — либо со мной, либо на дно. Второй вариант для вас убыточный, а от первого получите пару лишних медяков. К тому же доходяга отлично говорит по-отакийски.
Читать дальше